Грехам допил стакан и направился в номер. В воздухе уже ощущался дождь – мелкая водяная пыль, которой ветер не давал оседать. Эта водяная пыль кипела вокруг него. К тому времени, когда он оказался у своей двери, одежда уже промокла.

Грехам вытерся полотенцем и сел в кресло. Сон пришел как репетиция смерти. Ему не хотелось подниматься по лестнице в спальню. Мясо, съеденное за ужином, комом лежало в желудке, как не разжеванное. Он ухватился за подлокотники кресла, очень напоминавшие выбеленный солнцем панцирь краба, они много видели таких на берегу бухты на этой неделе. Пот ощущался на коже как засохший клей. В животе бурчало. Как будто злополучное растение не давало ему переваривать всякую другую пищу.

Почему-то он вспомнил, как впервые увидел Черри на дворе университета, где они оба учились. Это случилось в конце его первого курса. Он учился, чтобы, в конце концов, получить какую-то степень Микки-Мауса, не готовившую его ни к какой работе вообще. Она зубрила, готовилась к выпускным экзаменам, место в банке, расположенном в Сити, было ей уже обеспечено… но об этом он узнал потом. В тот момент он лишь видел ее затылок и шею, знал, что она свернулась на траве рядом с кипой учебников. Необычайно длинная шея, взъерошенные ветром волосы, ямочки на пояснице по обе стороны от позвоночника…

Он смотрел на эти ямочки до тех пор, пока, он в этом не сомневался, она не почувствовала его взгляд. Она села прямо, уперлась ладонью в траву и развернулась, опираясь на руку. Безумная логика сна показала Грехаму Феликса в ее руках, хотя до его рождения оставалось семь лет.

Все вокруг них дрожало, как если бы он видел это по телевизору в условиях плохого приема сигнала. Затем подстриженная трава исчезла, и он оказался один со своей семьей на ближайшем пляже, где древний корабль, ржавея, превращался в гальку. Она уволокла Феликса прочь, и оба они опасливо оглядывались через плечо. Они исчезли в огромной дыре в левом борту корабля. Он последовал за ними, но всякий раз, как произносил их имена, то, что стояло в горле, вырывалось наружу.

Он прижал ладони к глазам, надавил и увидел косяки света, проносящиеся по внутренней темноте, и, когда он снова открыл глаза, он был в комнате один, стояла глубокая ночь, шторм усилился, гремел по побережью, и их раскрывшаяся дверь хлопала на ветру.

В горле стояло что-то со странным вкусом.

– Черри! – позвал он.

Ответа не последовало. Он подумал, что она, возможно, слишком много выпила и решила разжечь пламя, которое, как он заметил, затеплилось в молодом бармене. Или, может быть, просто заснула после долгого праздного дня.