Тогда-то я впервые подслушала, как моя мама шепотом сообщила матери Петры, что я такой странный ребенок. В тот момент я почувствовала себя польщенной. Лишь увидев выражение маминого лица, я поняла, что сказанное ею вовсе не лестно. Я никогда не говорила ей, что узнала тогда, подслушивая.

Вскоре после того в моей жизни появилась другая кукла.

Элизабет 2 была ростом с меня – а я возвышалась над другими детьми своего возраста; она была само совершенство с фарфоровым лицом и руками. В одежде неясно какой, но прошедшей эпохи – все кружева, изысканные ткани и роскошное нижнее белье. Она была прекрасна – «кукла Мадам Алексис», произведение компании, которая изготавливала таких кукол много лет. Мама сказала, что у нее в моем возрасте тоже была такая. Я как-то побаивалась взять на себя заботу о такой кукле, но пожилая дама, у которой мы были в гостях, настаивала, чтобы я забрала куклу домой. Я вопросительно взглянула на маму, которая бесчувственно кивнула, и я торжественно сказала «спасибо», прижала куклу к груди, и, вероятно, всякий, видевший нас в тот момент, не вполне понимал, кто кого держит.

Мы поехали домой в метель, и, оказавшись у себя в спальне, я поместила куклу – уже названную Элизабет 2 – в детское кресло-качалку, которая еще прежде принадлежала моей маме. Эта качалка стояла рядом с моей кроваткой с розовым ватным одеялом и подушками в виде кошек. Я прошла коридором в ванную, почистила зубы, надела фланелевую пижаму и легла. Родители подоткнули мне одеяло.

– Никаких сказок сегодня, – сказала я и посмотрела на Элизабет 2, которая виднелась в сочившемся в окно свете, и пожелала ей спокойной ночи.

Прошла примерно неделя, и я заметила первое синее пятно на грациозной белой руке Элизабет 2. Я поплевала на палец и потерла пятно, но оно не изменилось: маленькое и синее… что-то среднее между цветом синего мундира военного моряка и зеленовато-голубым яйцом дрозда. Я огорчилась, потому что любила Элизабет 2, хотя и не играла с ней. Это была одна из тех кукол, которые предназначены лишь для украшения комнаты. Было у меня два-три чаепития с нею, с моей черной собакой и с плюшевым медведем, который некогда был бурый с белым, но после того, как мама постирала его в машине, превратился в золотистого с коричневыми разводами. Я налила воображаемого чаю своим гостям и положила тонкие деревянные прямоугольнички – как бы печенья – на тарелки, и мы стали болтать. Элизабет 2 терпеливо сидела в маленькой качалке, ее большие голубые глаза смотрели в пространство, золотые локоны поблескивали в солнечных лучах, заливавших мою спальню после полудня.