Страх не приходил.

Страх мог не прийти вообще.

Я слегка согнул колени, готовясь.

Мне хотелось увидеть рябь на поверхности воды под собой. Мне надо было увидеть там свет. Любой свет, каким бы тусклым он ни был. Но теперь я понял, что я увижу его непосредственно перед входом в воду. Это было частью «испытания». Мне придется нырнуть, как если бы это было обещание. Моя часть обещанного – нырнуть, а обещание будет выполнено, рябь и огоньки станут видны, когда я сделаю то, что должно быть сделано.

В ту ночь я не пил – не чувствовал необходимости в этом впервые за долгое-долгое время, – но так это и должно было быть.

Рассчитывал ли я в глубине души, что кто-то из водителей даст звуковой сигнал, что сзади я услышу голос человека, который велит мне остановиться?

Нет, конечно нет.

Придет ли страх?

Нет, конечно нет.

Ветер, уже не теплый, а холодный, дул мне в лицо, и он крепчал. Я вдруг понял – не сознавая, что уже принял решение, но чувствуя, что тяготение изменило все мое тело, – что уже начал нырок.

Глаза были открыты, голова запрокинута назад – но и при этом пришлось прикрыть глаза, чтобы уберечь их от встречного потока холодного воздуха. Тело приняло вертикальное положение головой вниз, спина прогнулась, ноги я держал прямо – теперь они оказались выше головы.

Это был мой последний идеальный нырок.

Я открыл глаза.

Страх, этот ненавистный лжец, навалился на меня. Я все время знал, что так оно и будет.

Наконец я увидел отражение своего лица в воде. Белое, как луна с неясными пятнами кратеров. Рябь на поверхности воды искажала это отражение. Я летел, широко раскинув руки. Это было идеальное отражение моего лебединого нырка. Мои раскинутые руки, обнимающие это отражение, быстро согнулись, как бы чтобы погладить лицо, за мгновение до того, как ладони с выпрямленными пальцами соединились, чтобы войти в черную воду.

Идеальное отражение моего лица вскипело, чтобы поцеловать меня.

Но эти расплывчатые пятна быстро изменили форму моего лица, превратив его во что-то другое.