Наступило молчание.

— Ты должен ответить.

— Они похожи на то, что должно быть за горизонтом, — сказал Старый Фосс. — Или на стихотворение, которое увидишь во сне, но не сумеешь закончить; они — желание и утрата. Откажись. Откажись, повернись, и беги, и не оглядывайся назад.

— Но почему бы не пойти? — спросил Старик. — Я хочу пойти. Все мое искусство жаждет этого, все мое сердце, да и ноги, — все хочет пойти с ними.

— Ох, — сказал Старый Фосс. — Но ведь решето утонет и, естественно, ты окажешься в месте, которого не знаешь. Но не ты первый придешь к смерти с визитом, и не ты последний. Встретить ее легко, и поэтому можно спокойно подождать, пока она сама нас найдет, а не отправляться на поиски ее. Мне кажется, там снов не будет.

И Старик повернул голову и посмотрел на Старого Фосса, и тогда, в первый раз, этого оказалось достаточно, чтобы его спасти. Ибо Старый Фосс зевнул и снова превратился в простого кота. А джамбли стали просто ветром, который насыпал песок горкой и бросал его обратно в море, стали шепотом, который не спрашивает, пойдешь ли ты с ними.

Но в следующий раз пришла лишь она, Дева джамблей. Пришла ночью, когда он видел сны, и Старый Фосс не мог его защитить.

Старый Фосс остановился и сморщил нос: ему придется потерпеть дождь. Но он любил Старика, а Старик любил его; Старик нашел его давным-давно, еще маленьким потерянным котенком, и поднял его, и отнес к себе, и накормил. Есть такие долги, размышлял Старый Фосс, которые не оплатить вовек.

Он спрыгнул на пол и поспешил посмотреть, не осталась ли открытой передняя или задняя дверь, но нет. Все окна были плотно захлопнуты на случай бури. И поэтому придется воспользоваться трудной тропой, проскользнуть в щель между тут и там и на секунду распутать мир, как умеют лишь кошки.

Я уже слишком стар для такого, подумал Старый Фосс, слишком упитан, слишком привычен к комфорту, слишком устал, слишком самолюбив, слишком раздражителен, слишком все на свете.

Наружу из мира и обратно в мир, но с внешней стороны. Нешуточное дело, думал Старый Фосс, даже для кошки. Он бегал по комнате, подпрыгивал и, где находил, пытался ухватить мир за истрепанные нити… и промахивался. Казалось, они сворачиваются вокруг углов, сворачиваются в пустоту. Надо действовать быстрее, думал он. Его взор обезумел от погони, он преследовал потусторонние тени у очага, на стенах, за несуществующими углами. Он носился что было духу по комнате и громко пыхтел, пока не исчез.

И вот он уже был там, словно заполз под ковер, был в темном коридоре; сквозь обтрепанные края проливались лучи света, указывая ему путь. Он устремлялся вперед, прижав уши, и от усилий мяукал; и вот, наконец, ощутил особо истончившийся участок: дождь. Ну что ж, сойдет. Он прорвался наружу и чуть не угодил со всего размаху в стену, вместо этого он взбежал по ней наверх и остановился, лишь достигнув вершины: крыша из красной черепицы, влажная и скользкая. Он неуклюже заскреб когтями, пытаясь найти опору, нашел, подтянулся и оглянулся вокруг. Глаза его были навыкате, сердце колотилось, дождь холодил шерсть, а изо рта уже вырывался пар. Он потерянно мяукнул от жалости к себе.