– Потому что я живу в связующем проклятии. – Только в тот момент я полностью усвоила, что произошло со мной за последние несколько недель. А потом меня сразила другая правда. – Я действительно умру?

Люк заглянул мне в глаза.

– Молчание – знак согласия.

Он кивнул.

– Что за ерунда! – выпалила я. – Не могу представить, чтобы моя мать – то есть моя нынешняя мать – наложила какое-то заклинание, потому что Райан Гарнер трахнул меня на заднем сиденье родительского «Бьюика» на выпускном вечере.

– Времена нынче другие, Хелен, – заметил он. – В Шаллане тебя и твою семью за это заклеймили бы позором.

– А в чем смысл? Уничтожить семью мужчины, убив его беременную жену и ребенка, и заставить шестнадцатилетнюю дочь совершить демонический выкидыш, а потом погрузить их обоих в адскую вечность… Это уж слишком даже для тысяча восемьсот девяносто пятого года.

– Думаю, твоя мать многое в тебе видела, и это ее напугало.

– Ты что-то недоговариваешь.

– Я рассказываю все, что знаю о проклятии, Хелен.

– Сколько еще должны страдать двое – нет, трое – людей? Не говоря уже о невинных, вроде матери Сары, жены Огюста Маршана. Они не имели к этому проклятию никакого отношения, но умерли по его вине.

Я изучала лицо Люка, линии его скул, пытаясь понять, смогла бы перенести на бумагу его эскиз. У него был небольшой «вдовий козырек», морщинки на лбу, мужской нос и седеющая щетина.

– Не вини себя. Это не подвластно твоему контролю.

– Но ты можешь это контролировать.

– Нет, Хелен, не могу. Я не всесилен.

– Значит, ты готов продолжать? Вечность? – Я знала, что он не хотел отвечать; он всегда уклонялся от ответа.

– Да. Я готов.

– Вечность – это долго, Люк.