Потом мы снова погрузились в «бардак» и долго ехали, а когда вылезли — оказались посреди города. Ну как, «города»… Городка. Чем он меня на первый взгляд удивил — отсутствием машин, магазинов, кафе и рекламы. Единственный транспорт, который я заметил — старенький, но ухоженный трамвай, который ехал по рельсам — но без контактного провода. Он катился посередине улицы, небыстро, так, что гуляющие по проезжей части люди спокойно расходились, уступая ему дорогу. На заднем сцепном устройстве висела задорная белокурая девица с хвостиками, лет двенадцати на вид, в желтом сарафанчике из-под которого торчали сбитые коленки. Девочка помахала мне рукой, чуть не сверзившись на рельсы, и трамвай укатил дальше.

Нас с Борухом и Олегом провели по казённому учрежденческому коридору и оставили в мрачноватой комнате — без окон и с жёсткими деревянными стульями. На одном из них дремал, привалившись к стене, мужчина лет сорока, высокий и крепкий, с измождённым небритым лицом и руками человека, не чуждого физической работы, одетый почему-то в расстёгнутый на груди теплый комбинезон и зимний тельник. На коленях у него лежал толстый свитер, а глаза скрывались под плотной повязкой из грязноватого бинта.

Наша возня его разбудила, он неловко повернулся, свитер упал на пол и слепой завозился, пытаясь его нашарить рукой. Я поднялся со стула и подал ему одежду.

— Спасибо, — сказал он, уставившись замотанными глазами мимо, — кто бы вы там ни были.

— Артём, — представился я, испытывая некоторую неловкость. Странно общаться с человеком, который не может тебя увидеть.

— Иван, — ответил тот коротко.

Все замолчали — обсуждать что-то в его присутствии было… Невежливо, что ли? Так и просидели минут пятнадцать, пока не пришел Ольгин «заместитель по» и не увел слепого, поддерживая его за локоть.

Потом сидели ещё полчаса или около того — часов у меня не было, мобильник вообще не помню, куда делся. Тот же заместитель вернулся и поманил за собой на этот раз меня. Я пошел — а почему, собственно, нет? События последних дней меня морально вымотали, и было уже как-то даже всё равно. Надеюсь, меня там покормят и разрешат покурить, а то очень хочется. От объяснений, что происходит, я бы тоже не отказался, но есть и курить хочется сильнее.

Сначала со мной долго беседовал некий Семён Маркович, тоже чего-то там по безопасности. Только не внешней, а внутренней. Я не стал спрашивать, является ли он тоже замом моей рыжей зазнобы или сам по себе рулит. Моложавый и подтянутый дядька лет пятидесяти, суховатое лицо, горбатый нос, седина на висках, тщательно выбрит. Вымотал все нервы, сволочь такая. И спрашивал, и спрашивал, и спрашивал… Вроде вежливо, без наезда, но в такие подробности биографии норовил залезть, о которых я вообще никому рассказывать не собираюсь. Пусть мои скелеты в шкафах покрываются пылью дальше. Очень уж ему хотелось выяснить, почему это я в деревне жил, и как так получилось, что все пропали, а я нет. Деревня моя, впрочем, осталась там, где была и сюда не перенеслась, так что придётся ему мне на слово поверить. И чёрта с два я знаю, почему так вышло. Наверное, буду отзываться на кличку «Счастливчик».