– Ну так не дразните меня, мисс Воробей. Ни с кем другим вы не позволяете себе так разговаривать. Так что будьте добры и ко мне относиться с тем же уважением, с каким я отношусь к вам. Да. Благодарю вас. – И он снова уткнулся в тарелку.

Воробей, кажется, несколько растерялась. Фалькони многозначительно глянул на нее, и она, откашлявшись, сказала:

– Ну че-ерт. Ну если вы так из-за этого переживаете, док…

– Именно так, – решительно объявил Вишал.

– Тогда, это, извините. Больше не повторится.

Вишал кивнул и продолжал есть.

«Молодец», – подумала Кира, но и мысли ее были приглушены. Она заметила легкую улыбку на лице Нильсен, а несколько минут спустя помощник капитана встала, подсела к Вишалу и о чем-то с ним негромко заговорила.

Вскоре Воробей ушла глянуть, как поживает Итари.

Все доели, Нильсен и Вишал занялись посудой, а Фалькони подошел к Кире и осторожно опустился на пол рядом с ней.

Она поглядела на капитана – тоже без особого интереса.

Он не встречался с ней взглядом, уставился куда-то в потолок, почесал отросшую за день щетину на подбородке:

– Расскажешь мне, что тебя гложет, или щипцами из тебя вытаскивать?

Вступать в разговор Кире не хотелось. Истина о жутях все еще была для нее новой, ранящей и – не стоит врать самой себе – постыдной. К тому же она устала, вот просто до костей изнемогла. Так что Кира попыталась уклониться от ответа. Указав рукой на голограмму, она сказала:

– Вот что меня гложет. А что же еще? Все пошло наперекосяк.

– Чушь собачья, – приветливо отвечал Фалькони. Теперь он посмотрел на нее в упор из-под темных бровей, синие глаза – ясные, глубокие. – Ты маешься с той самой минуты, как вернулась с медузьего корабля. В чем дело? Из-за того, что потеряла полруки?

– Да-да.

Кривая улыбка появилась на лице капитана, и особого веселья в ней не было.

– Ладно. Хорошо. Молчи, если хочешь. – Он расстегнул карман куртки и шлепнул колодой карт об пол между ними. – «Наскреби семерку» – играла когда-нибудь?

Кира подозрительно глянула на него:

– Никогда.