– Мы остались с тобой одни, головастый, – сказала Кира, обращаясь к потолку.

– Не тревожься, – шепнул Грегорович. – Я составлю тебе компанию, о Варунастра, пока твои веки не отяжелеют и твой разум не засыплется мягким песком сна.

– Очень утешительно, – отозвалась Кира, и это лишь наполовину было сарказмом. Все-таки легче, когда есть с кем поболтать.

– Извини мое необузданное любопытство, – со смешком продолжал Грегорович, – но что это за странные запахи, которые испускали ты и наш Гость-о-многих-щупальцах? Ты стояла там немало минут и явно переживала, когда эта вонь попадала в твои нежные ноздри.

Кира фыркнула:

– Да уж. Позже я напишу отчет, и ты тоже сможешь прочесть все подробности.

– Я так понимаю, прямо сейчас нам ничего из этого не пригодится, – сказал Грегорович.

– Нет, но…

Она рассказала о Гнезде Перевоплощения и подытожила:

– Итари говорит, что форма не имеет значения.

– Тела нынче становятся заменимыми, – сухо заметил разум корабля. – Это мы с тобой оба испытали на себе.

Кира подтянула одеяло к подбородку:

– Трудно стать корабельным разумом?

– Во всяком случае, легким я бы этот процесс не назвал, – проговорил Грегорович. – Все мои чувства были отняты, замещены, и то, чем я был, самая основа моего сознания, было расширено сверх нормальных и естественных пределов. Смятение на смятении и смятением погоняет.

Судя по всему, это был тяжелый и неприятный опыт, причем похожий – и сходство тоже не порадовала Киру – на то, как она тренировалась растягивать Кроткий Клинок и с ним вместе собственное «я».

Киру передернуло. В невесомости ее укачивало. Пришлось с усилием сглотнуть и сфокусировать взгляд на определенном месте на стене, чтобы унять разгулявшийся вестибулярный аппарат. Темнота форкамеры и ощущение пустоты, безлюдности «Рогатки» действовали на нее хуже, чем она ожидала. Неужели не далее чем накануне она сражалась с жутями на Логове?

А казалось – неделя прошла или больше.

Борясь с неожиданным чувством одиночества, она заговорила:

– Когда я попала сюда, Триг рассказал мне, как твой прежний корабль потерпел крушение и ты надолго остался один. Каково это – столь долгое одиночество?

– Каково? – повторил Грегорович и расхохотался как безумный. Кира сразу поняла, что слишком далеко зашла. – Каково это было?.. Как смерть, как полное забвение себя. Стены, ограждающие мой разум, пали, и я бессмысленно болтал пред обнаженным ликом Вселенной. В моем распоряжении были все человеческие знания. Все научные открытия, теории и теоремы, все уравнения, все доказательства, миллионы, миллионы, миллионы книг, и песен, и фильмов, и игр – больше, чем в силах потребить одна личность, пусть даже и корабельный разум. И все же… – Он испустил тяжкий вздох. – Все же я был одинок. У меня на глазах мои спутники умирали с голоду, и, когда все они погибли, не оставалось ничего – только сидеть в темноте и ждать. Я решал уравнения, распутывал математические задачи, которых ты своим маленьким мозгом никогда бы не сумела понять. Я читал, наблюдал, считал до бесконечности, как нумеристы. И все это помогало разве что на мгновение отодвинуть тьму. На одно мгновение. Я вопил, хотя у меня нет рта, чтобы вопить. Я рыдал, хотя у меня нет глаз, чтобы проливать слезы. Я полз сквозь пространство и время, червь, продирающийся сквозь лабиринт, созданный снами обезумевшего бога. И вот что я узнал, Мешок-с-костями, вот что и ничего более: если у тебя есть воздух, еда и укрытие, то необходимы еще работа и компания. Быть в одиночестве и не иметь цели – значит умирать заживо