Пурес сверкнул своими карими глазищами, и в чертах его лица промелькнуло что-то лисье.

— Великий хан дал понять, что земли мои граничат с твоими. Посему именно нам с тобой по-соседски и разговоры вести.

— Я лишь воин, защищающий свою землю. В Муроме правит князь. И только он волен решать вопросы «вечного мира и великой дружбы», — с едва заметной насмешкой ответил Давид. Однако от нового предводителя мокшан это не укрылось.

— Хан Давид, брата я твоего в седле не видел, а вот с тобой мы воевали как по одну сторону, так и по разные. Пусть слово, сказанное братом твоим, для тебя велико, но для меня важнее твоё.

Сотник посмотрел на владимирцев, но те не встревали, позволяя новоявленному оцязору договариваться. Правильней было бы выманить Пуреса в Муром как положено с дарами и посольством. Пусть гостит, ест за одним столом. После выпитого хмеля степняки, как правило, становились сговорчивее, и можно было навязывать любые условия. Только Давид так делать не хотел. Умным показался ему молодой воин, умным и хитрым. А еще было в нем что-то такое любопытное, неуловимо притягательное. Как сказал бы отец Никон, «располагает юноша». Да и Всеволод ему на подмогу войско дал, сына своего не побоялся отправить, а это о многом говорит. Опять же неплохо будет, если между Русью и Булгарией появится новое государство или хотя бы небольшая, но крепкая волость. А потому задумался Давид, как поступить, чтобы и право брата под сомнение не поставить, и решение принять самостоятельно.

— Что ж, если ты, оцязор Пурес, не желаешь быть гостем Муромским, тогда я отправлю брату своему весть и попрошу дозволения быть устами его. Готов ли ты ждать?

— Я дождусь твоего слова, хан Давид.

На том и остановились пока. Дальше беседа шла лишь о стали и женщинах.

Еще не успел всадник зари проскакать над степью, а Муромский сотник хмуро смотрел на боярина Жирослава.

Справедливо было сказать, что молодой дружинник был лучшим наездником в сотне и уже только поэтому прекрасно подходил на роль гонца. Но с другой стороны, парню исполнилось семнадцать этой весной, едва борода начала расти, и отпускать его одного было опасно. Впрочем, как и любого другого.

Сын боярина Ретши смотрел на угрюмого Давида и размышлял, что тому надо ни свет ни заря. А главное, чем это для него, Жирослава, кончится.

— За сколько дней ты до Мурома доскачешь? — наконец спросил сотник.

Жирослав склонил голову набок. Интересные вопросы пошли.

— Дня три, четыре, если лошадь гнать.

— За седмицу обернуться нужно. Князю Владимиру послание лично в руки передать и с ответом вернуться.