Силуэты бросились прочь, кто-то кричал и причитал. Юстициар снова посмотрел в небо, ожидая неминуемой кары, но глаза Судьи превратились в размазанную кляксу… в испорченный рисунок на темном холсте.

– Не знаю, что это, – Дариус крепко зажмурился, изо всех сил стараясь сосредоточиться хоть на чем-то, – но я точно не умер. И у меня есть дело. Важное дело, и я должен его закончить.

Юстициар выпрямился, стараясь не раскачиваться из стороны в сторону, и расстегнул застежку на плаще. Грязная ткань свалилась с его костлявых плеч, словно огромное пальто с детской вешалки, и обнажила мантию Приората. Небесно-голубой шелк с вышивкой в виде весов. Дариус отдал бы многое, чтобы увидеть выражение лиц тех людей, кому не повезло, а, быть может, и посчастливилось оказаться поблизости. В конце концов, для Денпорта это – великий день, который наверняка войдет во все исторические свитки и записи.

К сожалению, Дариус мало что видел и понимал. Но одно он знал наверняка. Дело все еще не выполнено. Окружив себя Силой, словно защитным коконом, он двинулся вперед, в сторону серого пятна на возвышенности.

3.

Каждая минута, проведенная Дариусом в пути, обернулась самым страшным кошмаром в его жизни. С этим не могли сравниться ни суровые будни послушника, ни бесконечное чувство вины перед Судьей, ни даже боль, которую юстициар испытывал всякий раз, когда пытался отказаться от «шепота». Нет… эти мучения были совершенно иного толка, и приносили они куда больше страданий.

На оголенное сознание Дариуса хлынул неконтролируемый поток самых едких и горьких воспоминаний из его бурного прошлого. Смутные, уже позабытые образы превращались в почти осязаемые иллюзии, которые набрасывались на него из каждого переулка. В прошлом, будучи под защитой священного ритуала, Дариус не испытывал ничего, кроме скуки и безразличия. Служитель Судьи должен быть беспристрастен, безжалостен и невосприимчив к чужому горю. Теперь же…

Его окружали преступники, которых он приговорил… которых он отправил на встречу с Судьей. Дариус слышал их плач, их предсмертные крики, агонию последних секунд мучительного существования. В каждом обугленном доме он видел старый сарай, принадлежавший его родителям. Сарай, сгоревший по его, хоть и неумышленной, но вине. Вместе со всей скотиной. Проклятье, как же невыносимо выли овцы в его пылающих недрах!

Видения выглядели столь убедительно, что без труда сливались с покосившейся реальностью. Дариус даже подошел к причитающей над пепелищем женщине, в которой безошибочно узнал собственную мать. Он хотел извиниться за причиненные беды, хотел помочь. Теперь он мог это сделать. Она растаяла в воздухе, как растаял и черный остов сарая, и их старый двор, стоило юстициару подойти достаточно близко.