– Ладно, храм с заколдованными пленницами действительно был зрелищем не из приятных, но Амброзия и лес Нигун-Ор…

– После Амброзии у меня болели все мышцы, а еда из Нигуна – самое странное, что я когда-либо ела.

Его смех эхом разносится по коридорам.

– Ты любишь преувеличивать.

Он чуть замедляет шаги, приноравливаясь к моему темпу, чтобы мы шли рядом, и в животе разливается тепло. Очень непривычно сейчас говорить с ним таким. Будто совсем не то тело. То есть тело как раз осталось прежним, а вот душа изменилась.

– Вроде бы жизнь идет своим чередом, а воспринимается все почему-то иначе.

Неван не отвечает. Мы останавливаемся у гигантской двери с причудливым геометрическим орнаментом из сапфиров. За ней находится комната, где Неван хранит свои сокровища. Там же висит живой гобелен, в котором было спрятано его слабое место. Когда в прошлый раз я приходила сюда с королевой, переодетой в старуху, то была уверена, что эту дверь лучше никогда не открывать. Но сейчас меня сюда будто притягивает что-то, и это притяжение усиливается, чем дальше мы проходим.

Перед гобеленом Невана стоит небольшая шкатулка с бледно-зеленой бархатной подушечкой внутри, а на ней лежит корона. Сначала мне кажется, что это его корона, та, что из серебристых омеловых веточек и с лунными камнями. Но нет, эта более изящная и утонченная. А на омеловых веточках вовсе не камни, а хрупкие серебряные бутоны. Он осторожно достает корону из шкатулки и протягивает ее мне.

– Она будет твоей, – тихо говорит он, не уточняя, в каком случае. Как будто это большой секрет, хотя мы прекрасно все понимаем.

Робко касаюсь серебряных цветов на короне. С того момента, как пришел в себя, он ни разу и словом не обмолвился о моем обещании. Может, думает, что теперь наш договор уже больше не в силе, поскольку он мне тогда не помог. Однако эта корона однозначно показывает, чего именно он хочет.

И я поспешно убираю ее обратно в шкатулку, потому что внезапно отчетливо осознаю, какая жизнь меня ожидает, когда я ее приму. Я стану королевой. Его королевой. В груди что-то трепещет, и я не могу понять, от радости это или от страха. Кажется, мне сейчас станет плохо, и я срываюсь с места.

– Я должна вернуться в Аурум, – не могу смотреть ему в глаза.

– Насовсем? – спрашивает он таким тоном, как будто не может поверить в услышанное. Но он спрашивает меня, задает вопрос. Не требует, чтобы я осталась, как обещала. Хочет, чтобы я решила это для себя сама. Моим щекам еще горячо, но румянец постепенно отступает.

– Нет… нет, я… только… – почему так трудно подобрать слова?