— Элита, — сказал Гарри и залпом выпил рюмку. — Привыкнешь.

Я смотрел на Нику. Она выпила первой, значит, подействовать тоже должно на неё в первую очередь.

Как это будет?

Они просто упадут и умрут?

Я очень надеялся, что в муках.

— Ты чего-то ждёшь, — задумчиво сказал Гарри.

— Да, — сказал я.

Гарри посмотрел на рюмку. Сказал:

— Яды им нипочём. Если ты что-то задумал…

Первой закричала певица, стоящая метрах в пяти от меня. Немолодая, известная во всём мире. Кажется, у меня родители ходили на её концерт, ещё до Перемены, и мать потом восхищалась несколько дней: «Какой голос! Какой нечеловеческой мощи и красоты голос!»

У певицы действительно был великолепный и сильный голос.

Она закрутилась на месте, в ужасе глядя на окружающих. Те расступались, вокруг дородного тела оперной дивы образовалось пустое пространство, как вокруг прокажённой. Певица дёргала головой, глядя на товарищей, очень картинно всплёскивая руками и прижимая их к лицу.

Потом её вырвало.

А в следующий миг она вскинула руки — те изогнулись немыслимой дугой, как способны лишь конечности Слуг. Певица обхватила себя за шею, вонзив большие пальцы в подбородок так, что брызнуло красным.

Но это была только первая капля крови.

Она рванула себя за голову — и оторвала её.

Повторять можете сколько угодно, человек на такое не способен.

Секунду она стояла — обезглавленный труп, какие-то жилы и вены порвались не до конца и тянулись от туловища к голове. Тёмная кровь хлестала во все стороны, будто лилось расплавленное какао из шоколадного фонтана.

Вот такие у меня бывают дурацкие ассоциации, да.

— Что? — завопил Гарри, глядя на меня. — Что ты сделал?