Госпожа Боро встречала нас на крыльце. Как и на том видео из церкви, она была одета в строгое закрытое платье на этот раз более светлого, жемчужно-серого цвета, ее волосы были убраны в изящную высокую прическу, а на лице почти не было косметики, однако она, прямо скажем, в ней не особо нуждалась. Дуглас был прав — красота этой женщины буквально приковывала взгляд, и мне было немного странно от мысли, что я привыкла видеть эту красоту в чертах другого. Медвежонок совершенно точно пошел в свою мать, не унаследовав от отца ни единой черточки, и сейчас, зная кардинала лично, я была искренне рада этому.

Когда мы подошли, госпожа Боро, придерживая одной рукой подол своего платья, спустилась к нам, и сдержанно, но с чувством обняла Дугласа. Он деликатно ответил на ее объятие, почти не касаясь ее тела, и мне показалось, что наше присутствие в тот момент его ощутимо смутило.

— Спасибо, что приехал, — услышала я ее слова, когда женщина отстранилась, глядя на Дугласа лучисто мерцающими глазами. Пусть сам старый священник говорил, что они были едва знакомы и сблизились только недавно, между ними определенно существовало какое-то особенное притяжение, которое явственно ощущалось даже со стороны.

— Я же привез детей, — как-то неловко отозвался он, зачем-то поправляя волосы. — Не мог же просто высадить их и уехать восвояси.

— Да, конечно, я понимаю, я имела в виду, что … — Она не договорила, словно только сейчас осознав в полной мере, что они тут не одни, и заставила себя перевести взгляд на меня: — Хана, я очень рада наконец познакомиться лично. — Омега приблизилась ко мне, и я ощутила ее сладкий, персиково-молочный запах, от которого мне почему-то ужасно захотелось пирожных. Сперва я думала, что мы просто пожмем друг другу руки, но не успела и глазом моргнуть, как тоже оказалась в ее объятиях. Ткань ее платья была жесткой и немного шершавой, а руки прохладными и сухими. От удивления я слегка одеревенела, и она очень быстро меня отпустила.

— Я тоже очень рада, — смущенно проговорила я, не зная, куда деть руки, глаза и саму себя в принципе. — А где Медвежонок?

— Дани внутри, он ждет вас, — ответила госпожа Боро, сделав слишком явный акцент на имени сына, чтобы это осталось незамеченным. — Йон, спасибо, что тоже приехал. Он очень скучал по тебе, — добавила она, с улыбкой обратившись к моему альфе.

— Мы все скучали, — заверил ее он. — И очень благодарны вам за приглашение.

Поднявшись по ступеням, заросшим сорняками, что пробивались сквозь каменные плиты, мы вошли в дом, и внутри он оказался именно таким, каким выглядел снаружи — светлым, просторным и полным солнца. Здесь было много широких окон и мало дверей, за счет чего создавалось ощущение большого количества пространства вокруг. На застекленной веранде, мимо которой мы прошли, была организована небольшая оранжерея, в которой пышно цвели экзотические орхидеи белых и золотисто-желтых оттенков, а на кухне, что осталась справа, я увидела двух девушек в одежде прислуги, которые, судя по всему, занимались обедом. Они замерли, глядя нам вслед, а потом я краем уха услышала их шепот, почти не различимый через разделившую нас стену. На самих стенах, к слову, висели фотографии в рамках, распечатанные в большом формате. В основном это были пейзажи, но также я заметила, по меньшей мере, два снимка с маленьким Медвежонком, которые, как позже стало ясно, было особенно хорошо видно из гостиной, куда госпожа Боро нас привела. Комната округлым эркером выдавалась во внутренний двор, выглядевший куда более ухоженным, чем сад перед домом. Около окон, окруженный белым шелком колышущихся на ветру занавесок, стоял накрытый столик с чайным сервизом и сладостями, а возле него — как будто бы знакомый мне юноша. Одетый в легкую летнюю рубашку и идеально сидящие по фигуре светло-бежевые брюки, с аккуратно уложенными волосами, открывавшими его лоб, он выглядел намного старше, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы признать в нем того парнишку, которого считала своим младшим братом.