И что-то подсказывало Стасе, что девушка предложением воспользовалась. Правда, она вновь промолчала.

— Ладушку я не видел пять лет. Да, от нее приходили письма, но… сперва обыкновенные, она казалась счастливой. И я даже начал думать, что ошибся, что человек этот и вправду лучше, чем мне представлялось. Но потом письма стали… более вежливыми. Формальными, что ли? Они менялись незаметно, я и сам не понял, в какой момент из них исчезла душа. А когда понял, то, признаюсь, решил, будто бы моя девочка выросла, перестала во мне нуждаться. Дети отдаляются. И это нормально. С супругой мы к тому времени окончательно разошлись, и пусть развод был невозможен, но она переселилась в Китеж. А я… я осознал, что вовсе на так уж в ней и нуждаюсь. Что за годы, которые мы провели отдельно друг от друга, мы стали чужими людьми. И всецело ушел в исследования.

Холод истаивал, то ли сам по себе, то ли хозяин дома успокаивался все же.

— Лада появилась вдруг. Она… просто переступила порог, огляделась и спросила: не передумал ли я? Может ли она рассчитывать, что я приму ее.

Принял.

И… наверное, тогда-то и случилось с домом то, что случилось.

— Она так изменилась, моя девочка. Она стала тонкой, полупрозрачной почти и смотрела так, будто ждала отказа. Оказалось, что она уже просила помощи. У матушки своей, у Береники, но обе… обе сочли, что Ладушка просто капризничает, что… и вправду, на что она жалуется? Разве супруг ее обижает? У нее дом роскошный, нарядов множество великое, слуги и служанки, готовые исполнить любую прихоть. И сам-то супруг ее любит, пылинки сдувает…

Он испустил тяжкий вздох, и Стася вздрогнула, до того тяжелым показался этот вот звук, на который дом откликнулся скрипом да скрежетом.

— Если так смотреть, то ей и вправду жаловаться было не на что. Балы, ассамблеи, вечера… она могла блистать, моя Ладушка…

— Но ей это было не нужно? — тихо спросила Стася.

— Именно, — на лице Евдокима Афанасьевича появилась болезненная улыбка. — Ей это было совершенно не нужно. Ей хотелось заниматься делом, наукой, но… разве пристало княгине размениваться на подобные глупости? Да и сама по себе наука, когда дело доходит до испытаний, занятие небезопасное. И ее вытеснили. Понемногу. Полегоньку… она пыталась с ним говорить, но ее не слышали.

Стася кивнула. С мужчинами часто случается такое, что они слушают, но не слышат, думая, будто им-то всяко лучше известно, как оно правильно жить.

— И она поддавалась. Уступала. Ради любви. Она ведь и вправду влюбилась. А ведьма ради своей любви на многое способна. Она пыталась стать такой, какой её хотели видеть. Княгиней. Истинной. Достойной новой своей семьи. Она меняла себя день за днем, час за часом, пока почти не вычерпала до самого донышка. К счастью, ей хватило ума остановиться. И ко мне она приехала, чтобы подумать. Понять, почему несчастна. Разве может такое быть, чтобы человек, любящий и любимый, был несчастен?