Морщинистое, уродливое до того, что и смотреть-то на него было неприятно, но…

…коснуться его Дурбин не решился.

А вот глянуть глянул, правда, ничего-то нового для себя не увидел. И это злило несказанно. Существо определенно имело отношение к происходящему, и сам факт наличия тонкого тела у животного озадачивал, но и только.

Ничего, Дурбин разберется.

Обязательно.

Он вновь потер подбородок… или разберется, или…

Анна Иогановна первой вышла из комнаты дочери, махнувши рукой няньке, которая тенью скользнула в покои. Спать она уляжется подле постели, на соломенном матраце.

…не его дело.

— Она… поправится? — спросила Анна Иогановна в который раз уже, и Дурбин привычно ответил:

— Не могу сказать.

— Но ей ведь лучше!

— Определенно, но… будем молить богов, чтобы улучшения эти носили постоянный характер.

— А они… они могут быть… — боярыня кусала и без того искусанные обескровленные губы.

— К сожалению, мы мало что знаем об этой болезни. И остается лишь молить богов о милости, — Дурбин мысленно поморщился. Ему бы делом заняться, а не тратить время на женские капризы.

— Молить… — с непонятною усмешкой произнесла Анна Иогановна. — Только и остается, что молить… только и слышу… я ведь здорова, верно?

— Вне всяких сомнений, — Дурбин поклонился и предложил боярыне руку. Сзади пристроились дворовые девки, наградивши и его, и собственную хозяйку укоризненными взглядами.

Что поделаешь, в провинции политесу не знают.

В провинции свои законы.

— Тогда почему я не могу родить? Я ведь… и к целителям ходила, и к ведьмам! Проклятые ведьмы… — это боярыня произнесла очень тихо. — Обещают одно, а на деле… ненавижу!

— Вы устали…