Она была очень доверчивым ребенком. А потому лежала тихонько, надеясь лишь, что пряники из живота не вылезут. Что-то подсказывало, что человек этого не одобрит.

И Фиалку.

Фиалка, наверное, тоже понимала, а потому сидела тихо-тихо. Если б не острые её коготки, которыми она пробила платье Лилечки, можно было бы вовсе подумать, что она потерялась.

Лилечка повернула голову налево.

Болото.

И пахнет нехорошо. Не так нехорошо, как от человека, который, наверное, устал, потому что шагал теперь медленне и то и дело останавливался. А потом вовсе взял и стряхнул Лилечку.

Она упала на мох, благо, кочка была высокой и мягкою, что пух.

— Не похожа, — сказал человек, вперившись в Лилечку ясными глазами. — Может, нагуляная?

И за щеку ущипнул.

— Дохлая… вправду недолго тебе осталось. Жаль.

— Почему?

Жалости от него Лилечка не чувствовала, не такой, которой её жалели другие.

— За девку хорошего рода прилично поднять можно, если знать, кому предложить, — человек осклабился. Зубы у него были желтыми, кривыми и некоторых нехватало.

Наверное, надо было бы испугаться и, может, заплакать, но почему-то не выходило.

— Но ничего… папанька твой за тебя, глядишь, тоже грошика не пожалеет. Не пожалеет, как ты думаешь?

— Не пожалеет, — Лилечка точно знала.

А еще поняла вдруг, что этот странный человек её живой не оставит. Нет, пообещает-то папеньке, само собою… может, потому и не убивает сейчас, что ему с папенькою беседовать. А тот клятву стребует… и он поклянется.

Но потом…

— Поглядим, — человек повернулся спиной и буркнул: — Не отставай…

Сразу захотелось отстать, но он, верно, тоже что-то этакое почуял, а потому руки Лилечкины стянул кожаный ремешок, за который её и дернули.