Он отодвинул разодранный бюстгальтер и прижал холодную влажную руку к ее голым грудям.

Испытывая ужас и отвращение в равной мере, Джинджер еще сильнее притиснулась к книжному шкафу, чувствуя, как его кромки больно вдавливаются в ее спину. Убийца находился от нее на расстоянии вытянутой руки, но пистолет по-прежнему держал между ними. Холодное дуло было прижато к ее голому животу, не оставляя ей пространства для маневра. Если она попытается освободиться от него, то за свое безрассудство получит пулю в живот.

Он продолжал ласкать ее, тихим голосом объясняя, что необходимость изнасиловать и убить ее вызывает у него глубокое сожаление, а она просто должна понять, что с ее стороны будет немыслимой жестокостью не даровать ему полного прощения за этот грех — лишение ее жизни.

Бежать было некуда, его монотонные самооправдания накатывали на нее отупляющими волнами, она чувствовала прикосновение жадной руки, охваченная такой сильной клаустрофобией, что готова была вцепиться в мужчину ногтями, вынуждая его нажать на спусковой крючок, чтобы покончить со всем этим. Из его рта шел навязчивый всепроникающий мятный запах «Сертса»: Джинджер чудилось, будто она оказалась под стеклянным колпаком вместе с убийцей. Она всхлипывала, беззвучно умоляла его, мотала головой из стороны в сторону, словно пытаясь отрицать реальность его намерений. Джинджер не могла бы убедительнее изобразить подавленность и ужас, даже если бы репетировала неделями, но, к несчастью, расчета в ее действиях было мало.

Еще больше распалившись от ее отчаяния, преступник стал нажимать сильнее, чем прежде.

— Я думаю, у меня получится, детка. Думаю, получится. Ты пощупай меня, детка, ты только пощупай.

Он прижался к ней своим телом, упер в нее свой пах. Невероятно, но, казалось, он полагал, что в этих трагических, невыносимых обстоятельствах откликается со своей неистовой настойчивостью на ее эротические желания, и она должна быть польщена.

Но ее реакция могла вызвать у него лишь разочарование.

Начав прижиматься к ней, тереться об нее, он был вынужден перестать прижимать пистолет к ее животу. Распаленный собственными желаниями, убежденный, что Джинджер слаба и беспомощна, он даже опустил ствол, направив его вниз. Ненависть и злость Джинджер превзошли ее страх, и, как только он отвел ствол пистолета в сторону, накопившиеся в ней эмоции вылились в действие. Отвернув голову в сторону, она обмякла и всем телом прижалась к нему, словно теряя сознание — то ли от страха, то ли невольно поддаваясь страсти, — и это позволило ей приблизить рот к его горлу. Она сильно укусила его в адамово яблоко и тут же, вонзив колено ему в пах, вцепилась ногтями в его руку, чтобы он не смог направить на нее пистолет.