Вытерев глаза бледно-голубым шелковым платком Кристофсона, Джинджер сказала:

— Он был душа-человек.

— Да, — согласился Кристофсон. — И я начинаю понимать, почему он пошел на риск, помогая вам. Он сказал про вас, что вы — очень милая женщина, и я теперь вижу, что его суждение, как всегда, было точным и надежным.

Она перестала вытирать глаза. Ее сердце по-прежнему было сжато, как тисками, но теперь она начала верить, что чувство вины со временем уйдет и останется одна скорбь.

— Спасибо вам. — И сказала, не столько ему, сколько себе: — Что теперь? Куда мне идти?

— Я не в силах вам помочь, — сразу же ответил он. — Уже почти десять лет я не участвую в делах разведки. Понятия не имею, кто может стоять за вашим блоком памяти и зачем его установили.

— Я не стала бы просить вас о помощи. Я больше не могу рисковать жизнями невинных людей. Просто подумала: может, вы представляете, как я могу помочь самой себе?

— Идите в полицию. Это их работа — помогать людям.

Джинджер покачала головой:

— Нет. Полиция действует слишком медленно. Слишком. Большинство полицейских перегружены делами, а остальные — просто бюрократы в форме. Дело слишком неотложное, оно не может ждать. И потом, я им не верю. Я внезапно перестала верить всем властям. Когда я привела полицейских в квартиру Пабло, оказалось, что пленки, которые он записал во время наших сеансов, исчезли, и я о них ничего не сказала. Испугалась. Сказала просто, что мы были друзьями, что я заглянула к нему на ланч и наткнулась на убийцу. Навела их на мысль, что это было обычным ограблением. Чистая паранойя. Не поверила им. И все еще не верю. Так что полиция исключается.

— Тогда найдите другого гипнотизера, чтобы он…

— Нет, я больше не могу рисковать жизнями невинных людей, — повторила она.

— Понимаю. Но других предложений у меня нет. — Он сунул обе руки в карманы пальто. — Извините.

— Вам не за что извиняться, — сказала она.

Он начал было отворачиваться, затем помедлил, вздохнул:

— Доктор, я хочу, чтобы вы поняли меня. Я служил во время войны, большой войны, служил безупречно. Позднее работал послом. Будучи главой ЦРУ и сенатором, я принимал немало трудных решений, некоторые были чреваты опасностями лично для меня. Я никогда не уходил от опасностей. Но теперь я старик. Мне семьдесят шесть, а чувствую я себя так, словно мне еще больше. У меня Паркинсон. Больное сердце. Высокое давление. У меня жена, которую я очень люблю, и, если со мной что-то случится, она останется одна. Я не знаю, как она сможет жить одна.

— Пожалуйста, не надо. Вам не в чем оправдываться, — сказала Джинджер, вдруг поняв, как быстро и радикально они поменялись ролями.