Священник прочел последнюю молитву. Минуту спустя провожающие стали приветствовать друг друга, образуя маленькие группки, разговаривать. Другие, включая Кристофсона, пошли прочь — через лес надгробий, мимо сосен с заснеженными ветками, мимо кленов, украшенных зимним убором, — к стоянке.

— Я должна поговорить с этим человеком, — сказала Джинджер Рите. — Я быстро.

Испуганная Рита окликнула ее, но Джинджер не остановилась и не стала ничего объяснять. Она догнала Кристофсона под огромным дубом — черная кора, снежная корка, и ничего больше, — голые ветви которого отбрасывали изломанные тени. Затем окликнула его по имени, и он обернулся. Пронзительные серые глаза широко распахнулись, когда Джинджер сказала ему, кто она такая.

— Я не могу вам помочь, — отрезал он и начал отворачиваться от нее.

— Пожалуйста! — Она прикоснулась к его руке. — Если вы вините меня в том, что случилось с Пабло…

— Какая вам разница, что я думаю, доктор?

Она крепко схватила его руку:

— Постойте! Прошу вас, ради бога!

Кристофсон оглядел медленно рассеивающуюся толпу, и Джинджер поняла, чего он опасается: плохие, опасные люди могут увидеть их вместе и предположить, что он помогает ей, как помогал Пабло. Его голова немного подергивалась, и Джинджер подумала, что он нервничает, но потом поняла: это слабый тремор, симптом болезни Паркинсона.

— Доктор Вайс, — сказал он, — если вы ищете чего-нибудь вроде отпущения грехов, я, безусловно, дам его. Пабло знал о риске и сознательно шел на него. Он был хозяином своей судьбы.

— Он знал о риске? Это важно для меня.

На лице Кристофсона мелькнуло удивление.

— Я сам его предупредил.

— О ком вы его предупредили? О чем?

— Я не знаю, о ком или о чем идет речь. Но с учетом огромных усилий, потраченных на манипуляции с вашей памятью, резонно предположить, что вы видели нечто имеющее огромную важность. Я предупреждал Пабло: те, кто занимался промывкой ваших мозгов, не были любителями, и если они поймут, что вы пытаетесь взломать блок Азраила, то могут прийти не только за вами, но и за ним. — Кристофсон посмотрел на нее в упор своими серыми глазами, потом вздохнул. — Он рассказал вам о разговоре со мной?

— Он рассказал обо всем, кроме вашего предостережения. — Ее глаза снова наполнились слезами. — Ни слова об этом не проронил.

Кристофсон вытащил из кармана свою изящную руку, охваченную дрожью, и успокаивающе сжал локоть Джинджер:

— Доктор, теперь, когда вы сказали мне это, я не могу возложить на вас никакой вины.

— Но я виновата, — сказала Джинджер хриплым от горя голосом.

— Нет, вам не в чем себя винить. — Он снова огляделся, убеждаясь, что никто не наблюдает за ними, потом расстегнул две верхние пуговицы своего пальто, засунул руку внутрь, вытащил платок из нагрудного кармана пиджака и дал его Джинджер. — Пожалуйста, перестаньте казнить себя. Наш друг прожил полную и счастливую жизнь, доктор. Да, он умер насильственной смертью, но не мучился долго, и это тоже можно считать благословением.