Удивленно оглядываясь, Джек медленно осознавал, что город претерпел метаморфозу не в последние несколько минут. Таким же он был и час назад, и вчера. Но Джек вернулся из Центральной Америки другим человеком, непохожим на того, что уезжал отсюда. По возвращении он не мог увидеть ничего хорошего ни в городе, ни в обществе, которое возненавидел. Безотрадность и упадок Большого Яблока[27] во многом были всего лишь отражением его собственного взорванного, выжженного, искореженного внутреннего ландшафта.

Джек вернулся в свой «камаро», поехал на запад до Шестой авеню, затем на север, до Центрального парка, повернул направо, потом еще раз направо на Пятую авеню, направляясь на юг, не зная, куда едет, пока не добрался до пресвитерианской церкви на Пятой авеню. Он опять припарковался в запрещенном месте, достал деньги из багажника и вошел в церковь. Кружек для пожертвований здесь, в отличие от собора, не было, но он нашел молодого священника, закрывавшего церковь на ночь. Из разных карманов Джек достал пачки двадцати- и десятидолларовых купюр и отдал их перепуганному клирику, сказав, что крупно выиграл в казино в Атлантик-Сити.

За две остановки он раздал тридцать тысяч. Но это не составляло даже одной десятой того, что он привез из Коннектикута, и эти пожертвования ничуть не умаляли его вины. Напротив, новообретенный стыд с каждой минутой становился все сильнее. Для Джека мешок с деньгами в багажнике был сродни сердцу-обличителю, захороненному под досками пола в рассказе Эдгара По, пульсирующему разоблачителю вины героя, и он спешил избавиться от него, как рассказчик у По спешил заглушить обвиняющий стук сердца его расчлененной жертвы.

У него осталось 330 тысяч долларов. Для некоторых ньюйоркцев Рождество наступало с опозданием в две с половиной недели.

Округ Элко, Невада

Позапрошлым летом Доминик останавливался в двадцатом номере. Он хорошо помнил: это был последний номер в левом крыле L-образного мотеля.

Любопытство Эрни Блока оказалось сильнее его никтофобии, поэтому он решил дойти до комнаты вместе с Фей и Домиником, которые держали его под руки. Во время короткой прогулки под навесом Доминик, ощущая леденящий ночной ветер, похвалил себя за то, что взял куртку на овчине. Эрни, которого больше беспокоила тьма, чем мороз, шел, крепко закрыв глаза.

Фей вошла первой, включила свет, задернула шторы. Доминик последовал за Эрни, который открыл глаза не раньше, чем Фей затворила дверь.

Как только Доминик вошел в комнату, его наполнили дурные предчувствия. Он подошел к двуспальной кровати, уставился на нее, попытался вспомнить, как лежал здесь, накачанный наркотиками и беспомощный.