Ничего.

Он изменил методику — перестал мысленно атаковать солонку так, словно стрелял из пушки в могучие стены крепости, расслабился и принялся разглядывать предмет, пытаясь точно оценить его размер, форму и структуру. Может быть, суть состояла в том, чтобы развить в себе эмпатию к солонке. «Эмпатия» — слово казалось ему вполне подходящим, хотя речь шла о неживом, неорганическом объекте; не сражаться с нею, а, например, проникнуться к ней сочувствием и каким-то образом… вынудить ее к сотрудничеству в коротком телекинетическом путешествии. Всего на дюйм. Он подался вперед, желая лучше разглядеть функциональную простоту конструкции: пятигранный конус, чтобы удобнее было взять ее в руки и удерживать, толстое стекло на донышке для устойчивости, блестящая металлическая крышка…

Ничего. Солонка стояла на столе перед ним и не собиралась двигаться, представляясь неподвижным мифологическим объектом, настолько тяжелым, что его не взвесить, навечно прикрепленным к этому времени и месту.

Но конечно, как и любые материальные формы во вселенной, она не была неподвижной и в каком-то смысле все время двигалась, никогда не пребывала в состоянии покоя. В конечном счете она состояла из миллиардов постоянно двигающихся атомов, элементы которых вращались на орбитах, словно планеты вокруг миллиардов светил. Солонка участвовала в непрерывном движении на субатомном уровне, неистово двигалась внутри собственной структуры, придать ей дополнительное движение было не так уж и трудно: один маленький толчок на микрокосмическом уровне человеческого восприятия, один маленький подскок, прыжок, всего один…

Доминик внезапно ощутил в себе плавучесть, ему показалось, что какая-то таинственная сила вот-вот поднимет его, но вместо него — наконец-то — шевельнулась солонка. Этот бытовой предмет настолько привлек его внимание, что он на время забыл про Джинджер и других и вспомнил об их присутствии, когда все как один охнули и тихо вскрикнули. Нет, солонка не проехала один дюйм по столу — или два, или десять, или двадцать, — а поднялась в воздух, словно гравитация перестала действовать на нее. Как крохотный стеклянный шарик, она всплыла вверх — один фут, два, три — и остановилась в четырех футах над поверхностью, где стояла неподвижно всего секунду назад. Она зависла в нескольких дюймах над уровнем глаз стоявших. Все с благоговейным трепетом смотрели на нее.

В дальнем конце стола так же оторвалась от стола перечница Брендана. Тот с открытым ртом и распахнутыми глазами смотрел, как она поднимается. Когда цилиндр остановился ровно на том же уровне, что и солонка, Брендан наконец осмелился отвести от него взгляд. Он посмотрел на Доминика, тут же перевел нервный взгляд назад на перечницу, словно подумал, что она упадет, если перестать смотреть на нее, потом еще раз посмотрел на Доминика, когда понял, что для продолжения левитации нет необходимости в визуальном контакте. В глазах священника явственно читались противоречивые чувства: удивление, недоумение, озадаченность, страх и эмоциональное признание крепкого братства, существовавшего между ним и Домиником благодаря той странной способности, которой владели оба.