Руки у нее уже старые, суставы распухли, движения даются через боль — будто она только что вынула руки из ледяной ванны. Она знала, что чинить часы ей осталось недолго, и никто из племянников и племянниц не захочет заниматься лавкой, которая достанется им в наследство.
— Зиа[4] Белла, шла бы ты на покой! Ты это заслужила! — любит повторять Маттео. — Продай лавку, купи домик у моря, живи до конца дней в покое!
Маттео ведома страсть, но руки у него крупные, неуклюжие, руки моряка или строителя. Оставь она дело ему, придется нанимать другого часовщика, а так не годится. Никому из родных не нужна ее лавка. Печально, что они не разделяют ее любви, но тому, кто не любит свое дело, здесь не место. Часовщик — это призвание.
По ночам она видела время во сне, золотые потоки времени: они переплетаются, одни обгоняют другие, и ей достаточно выбрать нужный поток, пустить по нему лодку — и она может уплыть в когда угодно. Днем лавка отвечала ей песней: тихое тиканье и щелканье размечало ее жизнь. Раз в час песня достигала крещендо, потом затихала. Уходить домой всегда было жаль. Каждый раз, отрывая руки от работы, она понемногу разбивала себе сердце.
Любовь Маттео к своей «зиа» и его впечатляющие качества (что-то связанное с компьютерными чипами, штучками, где детальки даже мельче, чем в женских часиках) заставляют его в деловых поездках обшаривать антикварные лавки, и он привозит ей изумительные находки: часы, которые нужно починить или почистить, антикварные инструменты старше ее собственных. А его последняя находка и вовсе великолепна. Вот только он отказывается говорить, где ее раздобыл, — обмолвился лишь, что продавца зовут Норс.