Она хотела вспомнить. Она отчаянно пыталась воскресить воспоминания о Фрэнке Чалмерсе. Она говорила с ним той ночью в Никосии, в ничем не примечательной стычке, неловкой и напряженной. Фрэнк, как всегда, вел себя, будто его обидели и отвергли. Они были вместе, когда Джона ударили, оттащили на ферму и бросили умирать. Фрэнк не мог…

Но, конечно, там были подставные лица. Всегда можно заплатить людям, чтобы они сделали хоть что-нибудь за тебя. Вряд ли арабы интересовались деньгами как таковыми. Но гордость, честь… оплата честью или некими политическими квипрокво – некий вид валюты, печатать которую Фрэнк умел мастерски.

Она очень плохо помнила эти годы, в ее голове не возникало никаких четких деталей. Когда она погружалась в прошлое и заставляла себя вспоминать, она терялась. Ее пугало, как мало она находила. Разрозненные фрагменты, осколки цивилизации…

Однажды она настолько разозлилась, что швырнула со стола чашку кофе. Отколотая ручка валялась на столе, как недоеденный круассан. Но где это произошло и с ней ли или с кем-то другим? Она не знала!

– А-а-а! – невольно выкрикнула она, и изможденное, допотопное лицо вдруг опротивело ей.

Жалкая рептилоидная боль! Какая мерзость!.. А раньше она была красавицей, она гордилась своей привлекательностью и использовала ее как скальпель. Теперь же… В последние годы ее белоснежные волосы стали уныло-серыми, изменившись после последней терапии. И еще они выпадали, подумать только, отдельными клоками. Отвратительно… А когда-то была красавицей, давным-давно. Она гордилась своим царственно-ястребиным лицом, а сейчас – будто баронесса Бликсен (тоже редкая красотка в юности) – рассыпалась в сифилитическую ведьму Исак Динесен. И она живет и живет, как вампир или зомби – опустошенная ящерица в стотридцатилетнем человеческом теле. С днем рождения тебя, с днем рождения тебя…

Она шагнула к раковине и дернула зеркало в сторону, открывая заполненный лекарствами шкафчик. Миниатюрные ножницы лежали на верхней полке. Забавно, но где-то на Марсе изготовляли маникюрные ножницы, без сомнения, из магния. Она взяла их и потянула клок волос с головы, пока не стало больно, а потом отрезала всю прядь. Она как будто снимала с себя скальп. Лезвия затупились, но если она тянула достаточно сильно, они работали. Она должна действовать осторожно, чтобы не порезаться, крохотные останки тщеславия не позволяли ей причинять себе чрезмерный вред.

В общем, это была долгая, нудная, кропотливая и тяжелая работа. Но она почему-то успокаивала, отвлекала – такая методичная и одновременно разрушительная. Первый срез получился достаточно неровным и требовал доработки, на что ушел почти целый час. Но этим дело не ограничилось: она никак не могла подравнять торчащие пряди и опять почувствовала раздражение.