– Ну, как бы это… Понимаешь, Джубал, эти ребята не вопили и ничуть не напоминали фанатиков. Иногда они понижали голос до еле слышного шепота, иногда пели чуть погромче. В их пении чувствовался ритм, глубинная структура, как в церковных хоралах, однако у меня не создалось впечатления, что все это заучено наизусть и многократно отрепетировано, – нет, это было так, словно все они – один человек, мурлыкающий себе под нос для собственного удовольствия. Джубал, ты же видел, как фостериты заводят себя своими песнями-плясками?

– Да уж, насмотрелся.

– Здесь все было совершенно иначе – никакого бешенства, никакой истерии. Легкая, непринужденная атмосфера, хотя чувствовалось и некое непрерывно нараставшее напряжение, не знаю даже, с чем это сравнить… ну вот, скажем, тебе случалось участвовать в спиритических сеансах?

– Случалось. За свою долгую жизнь я попробовал на вкус все, до чего дотянулись руки.

– Тогда ты знаешь, как это у них: никто не шевелится, не произносит ни слова, а напряжение растет. Вот и здесь было нечто вроде. Ничего похожего на сектантские бдения или даже самую степенную церковную службу; снаружи – полная умиротворенность, а внутри все бурлит.

– Аполлонический культ, так это называется.

– Чего?

– В отличие от культов дионисийских. Очень распространено ошибочное представление, что «аполлонический» – это, попросту говоря, «умеренный», «холодный», «спокойный». Однако в действительности аполлонический и дионисийский – две стороны одной монеты. Монахиня, преклонившая колена на каменном полу своей кельи и застывшая как тот же камень, может переживать экстаз куда более острый, чем экстаз служительницы Пана Приапа на оргии весеннего равноденствия. Экстаз пребывает в голове, в мозгу, вне зависимости от способов его достижения. Нередко считают, что «аполлонический» – это хорошо, а «дионисийский» – плохо, на том лишь основании, что чуть не все наши респектабельные секты – что бы ни означало это слово, но тут разговор особый – являются аполлоническими как по ритуалу, так и по мировоззрению. Глупый предрассудок. Продолжай.

– Ну… тамошняя обстановка не слишком походила на одинокие бдения просветленной монахини. Они пересаживались с места на место, бродили по залу, обнимались, целовались. Дальше дело не заходило, – впрочем, из-за слабости освещения я не могу быть в этом полностью уверен. Одна девица подсела было к нам на кушетку, но тут же встала по знаку Пэтти и удалилась – поцеловав нас на прощание. Поцеловав, – Бен ухмыльнулся и сразу стал похож на сытого, довольного кота, – весьма квалифицированно. Все они там были в мантиях, так что я сильно выделялся, но эта девочка словно ничего не заметила… Все происходило вроде бы спонтанно, но в то же время – стройно и координированно, как хороший балет. Майк работал без передыху – то выступал с возвышения, то бродил среди своей паствы. В какой-то момент он молча сжал мое плечо и поцеловал Пэтти – коротко, но неторопливо. За его возвышением громоздилась такая хреновина, вроде большого стереовизора, – с ее помощью он творил свои «чудеса», впрочем, это слово ни разу не было произнесено, во всяком случае по-английски. Все религии, как одна, обещают чудеса, только вот с выполнением этих обещаний обязательно получается какая-нибудь неувязочка.