23

Априори

Десять дней до казни. Томительная отсрочка, призванная окончательно подорвать мой дух. Меч – слишком мягкая кара для мятежницы, что осмелилась выступить против наследной правительницы. Вероятно, Нашира уготовила мне мучительную смерть из числа тех, которые она живописала накануне. Последняя попытка убить мою веру в людей. Рефаиты хотят сломить Пейдж Махоуни, заставить молить Джексона о пощаде, заклинать забрать ее во Францию.

Не дождутся. Я смиренно готовилась к смерти, но, прежде чем упокоиться в эфире, нужно убедиться, что Альсафи уничтожил «Экстрасенс».

Очередную порцию наркотиков я принимала с благодарностью, безропотно вверяя себя легионерам, подставляя вены под иглы, прикосновения которых уже давно не чувствовала. Наркотики притупляли страх напрасной гибели. Пока Альсафи отказывался или не мог принять меры, Каста мимов продолжала томиться в Подполье.

Как-то ночью легионеры вытащили меня из камеры и снова подвергли пытке водой – исключительно забавы ради. А после отволокли назад, промокшую, истерзанную, и сунули поднос с ужином. Я давилась, но ела и внезапно обнаружила на дне чашки записку. Буквы расплылись, однако мне удалось различить единственное слово: «ЩАВЕЛЬ».

От сердца немного отлегло. Щавель символизирует терпение. Альсафи ждет подходящего момента, чтобы подобраться к ядру, не вызывая подозрений. Хоть какое-то утешение.

Однако шли дни, а вестей все не было. В пищу больше не подкладывали записок.

31 декабря 2059 года,

канун Нового года

Меня разбудил луч света, направленный прямо в глаза.

– С добрым утречком, темная владычица, – злорадствовал легионер. – Настал твой смертный час.

Меня отвели на верхний этаж архонта, где располагались официальные помещения, и втолкнули в другую камеру с решетчатой дверью.

Юбилейный год решили отпраздновать с размахом на Олимпийском стадионе, предназначенном сугубо для проведения церемоний. В противоположном конце коридора висел экран, позволявший следить за трансляцией.

К месту событий, оживленно беседуя, стекались высокопоставленные чиновники и министры. Поравнявшись с моей камерой, многие останавливались поглазеть. В их числе были начальник разведки, тучный министр культуры, глава транспортного министерства – с землистой физиономией и носом, выдававшим пагубное пристрастие к алкоголю. Люси Менар в компании французских эмиссаров долго таращились на меня, как на какого-нибудь уродца из кунсткамеры. Всем любопытным я отвечала немигающим взглядом. Когда французской делегации наскучило зрелище, они поспешили прочь, однако Люси задержалась у решетки и положила руку на округлившийся живот: