Сегодня все студенты разъезжались, и я не представляла, как проведу целых сто дней без язвительных шуток Сирены, тихой заботы Фидерики и тренировок в бестиатриуме с Оуренскими. И без Джера. Особенно без Джера. Наверное, я была единственной студенткой, которую расстраивало начало каникул.

Стрелки часов уже подбирались к обеденному времени, поэтому я решила подняться. Прошлёпала до комнаты гигиены, открыла кран и плеснула в лицо холодной водой. Довольно пофыркала и рассмотрела себя в зеркале.

Волосы за год отросли и сейчас крупными волнами спускались почти до талии. Я забегала пальцами по послушным прядям, переплетая их в две косы и продолжая пялиться в отражение. Губы распухли от постоянных укусов, щёки ввалились и выглядели бледными. Лицо вытянулось и стало совсем… взрослым. Да уж, Юна Горст и вправду изменилась.

Глаз зацепился за яркое пятно среди хмурого интерьера. На раковине из серого камня нахально розовела забытая коробочка, которой обычно пользовалась Сирена. Я осторожно открыла её и принюхалась к содержимому. Пахло сушёными ягодами. Пальцы нырнули в краску, и я похлопала ими по лицу, как делала моя подруга. Искусственный румянец выглядел слишком чудно, но я ободряюще улыбнулась себе. Надеюсь, леди Эстель простит мне это маленькое вмешательство в её личные вещи. Подумалось, что в следующем году нужно будет попросить у серебристой лилии пару уроков красоты. Ради её удовольствия, разумеется, потому что студентка Эстель всегда оживляется в роли педагога.

С формой я решила не экспериментировать и быстро натянула замшевые брюки, застегнула золотистые пуговки жилета. Приладила ремень с Каасом к бедру, не забыв пожелать ему доброго утра. Перекинула через шею верёвку тиаля, который намеревалась носить всегда. Привычно погладила чёрного паука и вышла из комнаты.

— Здравствуйте, Ангелина, — кинула я коридорному свиру академии, утопленному в своей ракушке.

Та глянула сурово, даже зло, словно сон до обеда был страшнейшим преступлением. Но настроение было великолепным, и я дружелюбно улыбнулась в ответ. Каменные головы львов, что держали факельные чаши, выстроились в ряд серого коридора, приветствуя знаменитую студентку Юну Горст. Огонь в них сейчас не горел, и символы академии выглядели одинокими и покинутыми. Я потрепала крайнего царя зверей за каменное ухо, чтобы не расстраивался, и прыгнула на ступень, что вела в гостиную.

— Виттор! — обрадовалась я Оуренскому, обнаружив его прямо на лестнице. — Вы что, уже пообедали?

Я намеревалась отметить последний день вместе с друзьями, хотя бы в столовой, где мы собирались почти всегда. Тем более после вчерашнего праздника было что обсудить. Но Оуренский отшатнулся от меня, прижался к стене, как будто я была призраком, и сбежал, даже не поздоровавшись. Очень странно для этого дерзкого нахала. Я проводила его взглядом, стирая со щёк дурацкие притирки Сирены. Неужели это из-за нездорового румянца?