Иногда она этим восхищалась, иногда бесилась и презирала его за то, что он мирится с периодической скрытностью Алессана и с постоянной сдержанностью Баэрда. Катриане необходимо было знать. Она такую большую часть жизни провела в невежестве, отлученная от собственной истории в той крохотной рыбацкой деревушке в Астибаре. Она чувствовала, что ей надо наверстать потерянное время. Иногда ей даже хотелось от этого заплакать.

Вот что она чувствовала в тот вечер, пока не погрузилась в неглубокий, беспокойный сон, в котором ей приснился дом. Дом часто снился ей с тех пор, как она уехала, и особенно мать.

На этот раз она увидела себя идущей по деревне после восхода солнца. Вот она миновала последний дом – дом Тендо, она даже увидела его пса, – а затем свернула на знакомый берег и подошла к тому месту, где отец купил полуразрушенную хижину, отремонтировал ее и поселился в ней с семьей.

Во сне Катриана увидела, что лодка уже далеко в море, скачет на утренних волнах. По-видимому, стояла весна. Ее мать сидела в дверном проеме их дома и чинила сети, пользуясь ярким светом восходящего солнца. Ее зрение с годами ухудшалось, и ей было все труднее работать иглой по вечерам. Катриана постепенно взяла на себя ночную работу в тот последний год, когда жила дома.

Во сне стояло чудесное утро. Камни на берегу сверкали, дувший с воды бриз был свежим и легким. Все другие лодки тоже вышли в море, пользуясь утренним временем, но их собственную лодку узнать было легко. Катриана прошла по тропинке и остановилась возле только что отремонтированного крыльца, ожидая, когда мать поднимет глаза и посмотрит на нее, потом вскрикнет, и вскочит, и заключит дочь в объятия.

Ее мать действительно подняла глаза от работы, но только для того, чтобы взглянуть в сторону моря, прищурившись от света, и проверить, где их лодка. Старая привычка, нервная привычка, возможно, она в значительной степени повредила ее зрение. Но в этой маленькой лодке находились ее муж и трое сыновей.

Она совсем не замечала дочери. Катриана поняла, со странной болью, что она невидима. Потому что она уехала, потому что покинула их и ее там больше нет. В волосах матери прибавилось седины, и сердце Катрианы защемило, пока она стояла там, в мягком солнечном свете, при виде того, как стерлись и огрубели руки матери и каким усталым сделалось ее доброе лицо. Она всегда считала мать молодой женщиной, пока не умерла от чумы Тьена, еще совсем младенец, шесть лет назад. После этого все изменилось.

«Это несправедливо», – подумала она и во сне громко заплакала, но ее не услышали.