Через десять минут, обогнув пруд, в котором дрожало отражение белых облаков, Дианора подошла к калитке.

Она остановилась, ей вдруг снова сделалось холодно, хотя утро теперь, с восходом солнца, стало теплым. Она посмотрела на арку калитки и ржавые железные петли. Калитка была очень старой; кажется, на ней когда-то было что-то вырезано, но теперь это изображение, или символ, почти совершенно стерлось. Калитка заросла плющом и виноградом. Розовый куст, который помнила Дианора, еще стоял голый в этот первый весенний день, но шипы на нем были длинными и острыми. Она увидела тяжелый засов, такой же ржавый, как и петли. Замка не было, но она внезапно испугалась, что ей не удастся отодвинуть ржавый засов. Интересно, подумала Дианора, кто последним выходил через эту калитку на луг? Кто и когда, и зачем. Она подумала о том, чтобы перелезть через стену, и посмотрела вверх. Высота стены составляла десять футов, но Дианора подумала, что на ней могут быть опоры для рук и ступней. Она уже собиралась двинуться вперед, но тут услышала у себя за спиной какой-то звук.

После, размышляя над этим, Дианора пыталась понять, почему не испугалась еще больше. Где-то в глубине ее души, решила она, таилось предчувствие, что такое может произойти. Серый камень на склоне горы был всего лишь отправной точкой. Не было никаких причин надеяться, что она найдет этот камень или то, что ей нужно.

Она обернулась к Королевскому саду, одна среди деревьев и ранних цветов, и увидела ризелку, расчесывающую свои длинные зеленые волосы у пруда.

«Их находят только тогда, когда они сами этого хотят», – вспомнила Дианора. А потом ей в голову пришла еще одна мысль, и она быстро огляделась, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого-нибудь еще.

Но они были совершенно одни в саду, вернее, в этой части сада. Ризелка улыбнулась, словно прочла мысли Дианоры. Она оказалась обнаженной, маленькой и очень хрупкой, но волосы у нее были такие длинные, что могли служить ей одеждой. Ее кожа, как и говорил Брандин, была прозрачной, а глаза огромными, почти пугающими, белыми, как молоко, на бледном белом лице.

«Она похожа на тебя», – сказал Брандин. Или нет. «Она напомнила мне тебя» – вот как он сказал. И каким-то потусторонним, пугающим образом Дианора почувствовала, что он имел в виду. Она помнила себя в год падения Тиганы, слишком худую и бледную, почти с такими же огромными глазами на вытянутом лице.

Но Брандин никогда не видел и не знал ее такой.

Дианора задрожала. Улыбка ризелки стала шире. В ней не было никакой теплоты, никакого утешения. Дианора не знала, ожидала ли она найти то или другое. Она и правда не знала, что ожидала найти. Она пришла, надеясь ясно увидеть свой путь, о котором говорилось в древнем предсказании, и, по-видимому, если ей суждено его найти, то это произойдет здесь, среди прихотливо извивающихся тропинок Королевского сада.