В то мгновение ледяная рука страха на секунду прикоснулась к ней и исчезла. Дианора почувствовала, как бешеное биение ее сердца замедляется все больше и больше. Глубокое спокойствие снизошло на нее. А через мгновение вместе с грузом печали пришло решение принять свою судьбу. Многие годы ей снился по ночам такой конец. В это утро она вышла из сейшана на поиски определенности. И теперь, над этим прудом, ее путь наконец стал для нее ясным, и Дианора увидела, что он ведет в море.

Голоса толпы растаяли, а затем и вся картина, и яркое летнее солнце. Пруд снова был темным и ничего не отражал.

Через некоторое время, через несколько то ли мгновений, то ли часов, Дианора снова подняла взгляд. Ризелка все еще стояла рядом. Дианора посмотрела в бледные глаза, намного более светлые, чем зачарованные воды, но не менее глубокие, и снова увидела себя ребенком, каким была так много лет назад. И вместе с тем не так уж много – мгновение ока или время падения осеннего листа по меркам этого существа.

– Спасибо, – прошептала Дианора. И еще: – Я понимаю.

И она стояла неподвижно и даже не дрогнула, когда ризелка приподнялась на цыпочки и поцеловала ее в губы прикосновением нежным, словно крыло бабочки. На этот раз не было и намека на страсть ни в дарящей, ни в принимающей поцелуй. Все уже закончилось, совершилось. На губах ризелки чувствовался привкус соли. То была соль ее собственных слез, поняла Дианора. Она уже совсем не ощущала страха, лишь тихую печаль, подобную гладкому камню в сердце.

Она услышала плеск и снова повернулась к пруду. Кипарисы опять отражались в нем, и теперь их отражения дрожали и ломались на мелкой ряби, вызванной ветром.

Когда Дианора опять подняла глаза, отбрасывая с лица волосы, то увидела, что осталась одна.

Когда она снова вышла на открытое место перед дверями дворца, д’Эймон ее уже ждал, одетый в серые официальные одежды, со Знаком Власти на шее. Он сидел на каменной скамье, прислонив к ней свою трость. Шелто топтался у дверей, и Дианора заметила промелькнувшее на его лице выражение облегчения, которое он не смог скрыть, когда она показалась из-за деревьев.

Она остановилась, посмотрела на канцлера и позволила себе слегка улыбнуться. Конечно, это было притворством, но к этому времени она уже научилась прибегать к нему без участия сознания. На обычно непроницаемом лице д’Эймона она прочла раздражение, и гнев, и другие приметы того, что случилось вчера. Вероятно, он готовится к бою, догадалась она. Было трудно, невероятно трудно переключиться снова на государственные дела и придворные манеры. Но это было необходимо.