Алессан все еще находился в комнате, все еще стоял на коленях на простом ковре, но теперь возле кровати, а не возле тяжелого, темного дубового кресла, как прежде. Он переместился, время переместилось, солнце ушло дальше на запад по небесной дуге.

Дэвину хотелось каким-то образом пробежать весь путь обратно через минувшие мгновения. Чтобы можно было не оставлять Алессана одного, наедине с этим. В его первый день в Тигане с тех пор, как он был еще мальчиком. Он больше не был мальчиком: в его волосах сверкала седина. Время убежало. Двадцать лет пронеслось, и вот он опять был дома.

А его мать лежала на кровати Верховного жреца. Алессан сжимал обеими ладонями одну ее руку, нежно обхватив ее, как держат маленькую птичку, которая может умереть от испуга, если ее слишком крепко сжать, но может и улететь навсегда, если ее отпустить.

Наверное, у Дэвина вырвался какой-то звук, потому что принц поднял глаза. Их взгляды встретились. Сердце Дэвина обливалось кровью, он онемел от горя. Он чувствовал себя разбитым, попавшим в ловушку. Чувствовал себя безнадежно не соответствующим потребностям такого момента, как сейчас. Ему хотелось, чтобы здесь оказался Баэрд или Сандре. Даже Катриана знала бы, что делать, лучше, чем он.

– Он мертв, – сказал Дэвин. – Саванди. Мы настигли его вовремя.

Алессан кивнул, давая знать, что услышал. Потом его взгляд снова опустился на лицо матери, ставшее безмятежно спокойным, каким не было прежде. Каким, вероятно, не было все последние долгие годы ее жизни. Для нее время неумолимо шло вперед, отбирая память, отбирая гордость. Отбирая любовь.

– Мне жаль, – сказал Дэвин. – Алессан, мне так жаль.

Принц снова поднял взгляд, его серые глаза были ясными, но ужасно далекими. Он разматывал запутанный клубок образов из прошлого. Похоже было, что он собирается заговорить. Но вместо этого через мгновение он слегка пожал плечами характерным жестом – спокойным, ободряющим движением, которое было так хорошо им всем знакомо. Это означало, что он взвалил на себя еще одно бремя.

Дэвин внезапно почувствовал, что больше он выдержать не в состоянии. Тихое, молчаливое согласие Алессана нанесло последний удар по его собственному сердцу. Он почувствовал себя смертельно раненным жестокими истинами мира, необратимостью событий. Дэвин опустил голову на подоконник и зарыдал, как ребенок, не сумев справиться с чем-то чересчур для него огромным.

В комнате Алессан молча стоял на коленях у кровати и держал руку матери в обеих ладонях. Склонявшееся к западу вечернее солнце посылало в окно косые золотые лучи, которые падали на пол спальни, на него, на кровать, на лежащую на ней женщину, на золотые монеты, закрывшие ее серые глаза.