На рассвете, после того как алый луч вырвался из ладони Брандина, стоящего на своем холме на западе, Альберико позволил себе понадеяться, даже ненадолго возликовать. Ему нужно было лишь защитить своих людей. Его армия была почти втрое сильнее, и ей противостояло очень небольшое количество обученных солдат Играта. Остальные войска Западной Ладони представляли собой случайное сборище ремесленников и торговцев, рыбаков и крестьян и едва отрастивших бороду мальчишек из провинций.

Ему нужно было лишь сдержать напор чар Брандина с холма и позволить солдатам делать свое дело. У него не было необходимости направлять свои силы вовне, против врага. Только сопротивляться. Только защищаться.

Если бы только он мог. По мере того как утро превращалось в день и жара наваливалась, подобно душному пологу, Альберико стал ощущать, как его воля постепенно, неохотно, мучительно отступает, сгибается под страстным, неослабевающим, оглушающим напором силы Брандина. Посылаемые игратянином с холма волны усталости и слабости накатывались на армию барбадиоров. Волна за волной, неутомимые, как прибой.

И Альберико приходилось их блокировать, поглощать и отражать эти волны, чтобы его солдаты могли сражаться дальше, без страха, сохраняя мужество и силы, изнемогая лишь от палящего солнца, которое заливало жаром и армию врага тоже.

Но задолго до полудня какая-то часть магии игратянина начала проникать сквозь его щит. Альберико не в состоянии был удержать ее всю. Она продолжала обрушиваться на долину, монотонная, как дождь или прибой, не меняя ритма и напора. Просто сила, льющаяся в огромных количествах.

Вскоре – слишком скоро, слишком рано – барбадиоры начали чувствовать, что сражаются так, словно поднимаются в гору, хотя находятся на плоской равнине, словно солнце над их головами светит яростнее, чем над головами их противников, словно их уверенность и мужество вытекают с потом, сочатся сквозь одежду и латы.

Только численное превосходство удерживало их в строю, удерживало равновесие на этой равнине Сенцио все утро. Альберико сидел с закрытыми глазами в большом кресле под навесом, непрерывно вытирая лицо и волосы смоченной тканью, и боролся с Брандином Игратским всей своей мощью и всем мужеством, которые мог собрать.

Но вскоре после полудня, проклиная себя, проклиная душу давно съеденного червями Скалвайи д’Астибара – который чуть не убил его девять месяцев назад и который все-таки отнял у него достаточно сил, чтобы убить его сейчас, – проклиная императора за то, что тот живет так долго, превратившись в бесполезную, слабоумную, дряхлую оболочку, Альберико Барбадиорский осознал мрачную, безжалостную истину: все его боги действительно покинули его под жгучим солнцем этой далекой земли. Когда начали приходить сообщения о прорыве передней линии обороны его войска, он стал готовиться, по обычаю своего народа, к смерти.