В клубе обнаружились посетители. Да, их было немного, но даже им пора бы разойтись по домам. Все же наступило утро.

Ролан остановился посередине полупустой танцевальной площадки и, опустившись на корточки, черным угольком стал немедля осуществлять задуманное – вычерчивать символ предков. Сакра состояла их трех горизонтальных линий, выстроенных лесенкой, которые символизировали стихию ветра, а значит, быстроту и скоротечность времени; волнообразные дуги, вбирающие в себя «лесенку», символизировали повторяемость временного цикла; а три засечки на дуге имитировали деления циферблата.

А затем он заметил догмар, тогда как догмары заметили Ролана. Догмары не поверили глазам, как и сам Ролан не поверил своим: думать о догмарах в клубе – это одно, однако уидеть их вживую – совершенно другое. Пока они осмысляли происходящее, Ролан воссоздавал перед мысленным взором бегущие строчки заклинания, и к моменту, когда догмары пошли на него, темная сила взметнулась из сакры и ударной волной распространилась по залу.

Казалось, рябь прошлась по водной глади, и все те люди, что находились в зале, те, догмары, что были потревожены, очутились в некой ирреальности: смежной с реальностью, существующей с ней параллельно, но в ином пространственно-временном диапазоне.

Движение замедлилось, практически остановилось. Люди по-прежнему шевелились, продолжая делать то, что делали, однако настолько тягуче, настолько неуловимо, что Ролан простоять мог на месте часов пять, а те догмары, что направлялись к нему, все так же к нему и направлялись бы.

Пускай идут, зато сработало: сакры проявили силу!

Ролан переключился на заклинание пространства, и рядом с первым символом появился второй в виде двух, наложенных друг на друга прямоугольников. Ролан прочел заклинание, и стены клуба стали чернеть, «размываться», превращаясь в беспросветное полотнище. Стоило им вконец почернеть, как со всех сторон: сверху и снизу, справа и слева, желтые, красные, фиолетовые, стали вырисовываться прямые линии – контуры комнат, которые имелись за периметром танцплощадки. А вместе с комнатами обрисовывались и двери, что были видимыми и невидимыми прежде.

Казалось, Ролан очутился в коробке, на экранизированных картонках которой зарождался новый, неведомый ранее мир, состоящий, однако, не из плотных тел и материй, а из каркаса – скелета помещений, линии которого походили на росчерк цветного карандаша.

Линии были будто бы незавершенными: на углах помещений, на местах пересечения с другими линиями их концы обрывались и начинали пульсировать, готовые в любой момент продолжить путь.