— Я не спал три дня и не ел со вчерашнего утра.

Дитрих выступил вперед, спросив:

— Что произошло? — «Милостивый Боже, — взмолился он про себя, — пусть это будет ящур».

— Синюшная болезнь, — сказал Одо, и те, кто стоял поближе, застонали. — Все в Нижнем лесу мертвы. Отец Конрад. Эмма Бауэр. Молодой Бахман. Все. Бог так жесток, убил моего сына и внуков у меня на глазах — и пощадил после этого меня, — Он обратил лицо к небу и стал потрясать кулаками. — Проклинаю тебя, Бог! Проклинаю того, кто совершил это!

Дитрих услышал, как по толпе подобно свисту стрелы пробежало:

— Чума! Чума!

Народ стал быстро расходиться.

Даже Клаус подался назад. Но мельничиха Хильда, бледная как полотно, взяла под руку своего отца и повела к дому.

— Он погубит нас, — предупредил ее муж.

— Это мое искупление, — сказала она, тряхнув головой.

— Дорога из долины внизу нелегка, — объявил Гервиг Одноглазый каждому, кто еще мог услышать. — Ядовитый воздух не сможет ее осилить. — Но никто ему не ответил, и всяк молча бросился к своему дому.

* * *

Наутро крэнкерин Элоиза пролетела над Нижним лесом и сообщила о двух женщинах, живущих под навесом на дальней кромке полей. Они развели небольшой костер и сбежали в лес, едва завидев ее. Там, похоже, прятался кто-то третий — когда Элоиза спустилась пониже рассмотреть все подробнее, в нее сразу пустили стрелу. В лучшем случае уцелели считаные единицы; если только остальные не бежали в Санкт-Петер или Медвежью долину.

Герр слушал доклад со своего высокого кресла, потирая старый шрам на тыльной стороне правой руки. Дитрих испытующе оглядел советников господина, сидевших вокруг дубового стола в парадном зале манора. Ойген, бледный и с округлившимися глазами, по правую руку; Тьерри, прискакавший из Хинтервальдкопфа по другому делу и сидевший теперь с мрачным видом слева от сеньора; Эверард с раскрасневшимися щеками и тускло сверкающими зрачками; Клаус, беспокойный и готовый сорваться в панику; Рихард, со своими бесполезными в этом деле кодексами, внимательно наблюдающий за каждым говорящим. Дитрих и отец Рудольф представляли духовную власть, а Ганс говорил за восьмерых крэнков.

— Испарились? — сказал, наконец, Манфред. — Половина моего состояния пропала, а мы до сего дня ровным счетом ничего не знали?

Эверард негромко отозвался со своего места, но так, чтобы его могли услышать:

— Когда у человека умирает семья, ваше состояние кажется ему не столь значимым.

Отповедь со стороны обычно столь подобострастного вассала вызвала удивленные взгляды. От приказчика отдавало каким-то резким, едким запахом, который Дитрих не мог разобрать. Пьян, подумал священник, приняв во внимание румянец на щеках, заплетающийся язык и тусклый блеск глаз говорящего.