Но с вечерним Анжелюсом известия услышали все. Люди, возвращающиеся с полей, без лишних слов бежали домой. Той ночью кто-то бросил камень в цветное стекло, которое Клаус некогда с такой гордостью вставил в окно. Наутро никто не рискнул и высунуться на свет Божий. Селяне выглядывали на пустынную улицу сквозь деревянные ставни, как если бы чума только и ждала, чтобы опалить своим отравленным дыханием всякого, кто осмелится показаться наружу.
* * *
После того как на следующее утро Дитрих отслужил мессу, которую слушали только Иоахим и крэнки, он отправился прогуляться к гребню холма, посмотреть на виднеющуюся в ночной мгле деревню. В кузнице под ним было темно и холодно. В утреннем воздухе раздавалось только ритмичное потрескивание — от медленно проворачивающегося вхолостую мельничного колеса Клауса. Петух криком поприветствовал восход солнца, а овца из пораженного мором стада жалобно заблеяла над павшими ночью товарками. Легкая мгла лежала на полях, белая и изящная, словно крученая кудель.
К нему присоединился Иоахим:
— Похоже на деревню мертвых.
Дитрих осенил себя крестным знамением:
— Да отвратит Господь твои слова.
Вновь настала тишина, пока монах не заговорил вновь:
— Нужна ли кому-нибудь помощь?
Пастор махнул рукой:
— Какую помощь мы можем оказать?
Он отвернулся, но Минорит схватил его.
— Утешение, брат! Телесные болезни — малейшие из невзгод, ибо все они закончатся со смертью, а смерть это пустяк. Но если погибает дух, то все пропало.
И все же Дитрих не мог двинуться с места. Он обнаружил, что боится чумы.
Ганс положил руку на плечо Дитриху, и тот вздрогнул от прикосновения.
— Демон, идущий по улице и выкликающий больных?