Дитрих отправился в господскую конюшню, где взнуздал лоснящегося вороного коня, затянул подпругу и уже накидывал уздечку, когда сзади раздался голос Манфреда:

— Я мог бы приказать выпороть тебя за гордыню.

Дитрих обернулся. Герр держал на левой руке огромную охотничью птицу и кивнул в сторону лошади:

— Только рыцарь может ездить на боевом коне. — Но когда пастор начал снимать уздечку, господин покачал головой. — Хотя какая разница? Я вышел только потому, что вспомнил о своих птицах и решил отпустить их, прежде чем они умрут с голоду. Я был в птичнике, когда услышал, как ты шаришь тут неподалеку. Кстати, я хотел отпереть псарню и конюшню, даже хорошо, что ты пришел именно сейчас. Полагаю, ты хочешь сбежать так же, как Рудольф.

Та легкость, с которой герр сказал это, рассердила Дитриха, ведь она едва не оказалось правдой, но он ничем себя не выдал:

— Я еду отыскать Макса.

Манфред погладил сокола, тот в ответ вытянул шею, переступил боком на толстой кожаной перчатке и заклекотал.

— Ты знаешь, что значит эта перчатка, не так ли, мой драгоценный? Ты жаждешь расправить свои крылья и улететь? Макс, скорее всего, тоже улетел, иначе уже вернулся бы. — Дитрих промолчал, а Манфред продолжил: — Но он вскормлен так, чтобы вернуться ко мне. Не Макс — этот красавец. Хотя мне только сейчас пришло в голову — Макс тоже. Он будет все кружить и кружить в поисках приветственной руки и не найдет ее. Правильно ли отпускать его, обрекая на такие муки?

— Мой господин, несомненно, птица приспособится сообразно новым обстоятельствам.

— Да, приспособится, — грустно ответил Манфред. — Забудет меня и то, как мы охотились бок о бок. Вот почему сокол символизирует любовь. Ты не можешь его удержать и должен отпустить. А затем он вернется по своей воле или же…

— Или улетит в другие страны.

— Ты знаешь это выражение? Изучал выноску ловчих птиц? Ты способный человек, Дитль. Парижский ученый. Однако тебе известно искусство верховой езды и, возможно, соколиная охота. Я думаю, ты знатного происхождения. И все же ты никогда не рассказывал о своем детстве.

— Моему господину известны обстоятельства, при которых вы нашли меня.

Манфред состроил гримасу:

— Сказано самым тактичным образом. Конечно, известны. И если бы я не видел, как ты остановил толпу в Рейнхаузене, то не оставил тебя здесь. И все же, в общем, все было к лучшему. Я записал многие из наших разговоров в свой мемуар. Никогда не говорил тебе об этом. Я не ученый, однако считаю себя практичным человеком и всегда находил удовольствие в твоих размышлениях. Знаешь ли, как заставить сокола возвратиться?