— Не подходи без покрова! — вдруг крикнул со скамеек Генка.

— Сзади! — следом пришла в себя Островская.

Голицын аж со свистом обернулся и послал в указанную сторону огненную волну, от которой я еле отскочил. Следом все опять загалдели, намеренно или невольно сбивая его с толку, на десятки голосов указывая разные направления. Он дико завертелся, посылая повсюду потоки жара, которые вполне могли спалить человека. Я же теперь не мог причинить ему ущерба без еще большего ущерба для себя — ни приблизиться, ни ударить. Выставив этот щит, он стал для меня неприкасаемым, в то время как я неприкасаемым не был. Огонь словно объявил меня персональным врагом, пытаясь покусать любой ценой — всюду, куда бы я ни свернул. Мне же оставалось только отскакивать все дальше к границам нарисованного круга.

— За край арены не выходи, — бросил Рогозин, будто запирая меня в горящей клетке.

Пламенный обстрел продолжался, вынуждая меня беспрерывно уворачиваться и перебегать с места на место, пока охотник перезаряжал свое “ручное” ружье. Очередной выброс огня пронесся совсем близко, едва не задев мою щеку. Чем дальше, тем тяжелее становилось от него спасаться. Дыхание срывалось, ноги уже подрагивали от усталости. Превосходства у меня сейчас не было ни в атаке, ни в обороне. Казалось, еще чуть-чуть и язык пламени поймает меня и окрасит в свой цвет броню.

— Я же говорил, — прокомментировал Рогозин поверх вопящих голосов, которые истинно или ложно указывали, где я, — фокусы сами по себе не дают преимущества. Важно их правильно разыграть…

— Справа!

— Слева!

— Сзади! — азартно вопили студенты.

Отчаянно щурясь в тщетной попытке меня разглядеть, Голицын бешено вертелся во все стороны и щедро швырялся огнем — будто противников у него было не один, а сотни и окружали они его со всех сторон. Вот только пламя, срывавшееся с его ладоней, пылало уже не так ярко, как в начале. Устал он, очевидно, не меньше меня, а то и больше, и передышки между атаками становились все длиннее.

— Слева! — надрывались на скамейках.

— Спереди!..

В крики студентов Голицын больше не вслушивался, явно уже не различия помощников и противников. Перегревали мозг они изрядно.

— Да заткнитесь все! — не выдержал он, пытаясь уловить мои шаги за этим орущим хаосом. — Я его не слышу!

Первыми замолкли его помощники, чтобы не мешать ему, а следом и мои, видимо, решив не мешать мне. Спортзал окутала тишина, в которой самым громким звуком казалось его тяжелое, срывающееся дыхание. Как там говорил Рогозин, выносливость — очень важное преимущество? Вот и проверим, у кого она выше. В конце концов, я не трачу энергию так же бешено, как он. Раз хочет меня слышать — пусть слушает.