– Нужда в нём не отпала. Я не перестану быть им, покуда живу. Не смогу перестать. – Он смолкает, будто бы сболтнул лишнего. Как раз в момент, когда у Таши возникает смутное и, возможно (ей хотелось бы этого), ложное ощущение: он пытался. – Ты жила светлой девочкой шестнадцать лет, и сейчас, когда тебе приходится шагать по тёмной тропинке, понимаешь, что теряешь себя. Я жил тьмой тысячелетие.

– Между тьмой и светом огромная разница.

– Две стороны одной медали. Люди отчего-то привыкли считать тьму злом, а свет – благом. И забывают, что огонь и солнце даруют жизнь, но могут сжечь тебя дотла. Что ночь пробуждает чудовищ, но дарит людям покой и отдых от праведных трудов.

Его слова проникают в душу и разум, ищут лазейки сомнений, нашёптывают, что его правда действительно имеет право существовать. Его вера – не слепые догмы, она подкреплена логикой жёсткой, как броня; и эту броню невозможно пробить – лишь смять целиком, вместе со всем, что за ней скрывалось, но сейчас они не на Равнине, и таких сил в Таше нет…

– Смотрю, испортил тебе настроение. Прости. – Он улыбается – до боли человечно, с теплом и печалью, которые ей так странно видеть на его лице. – Наши встречи вечно оканчиваются не так, как хотелось бы.