Таша уставилась в темноту, чуть рассеянную лунными лучами, лёжа в знакомой кровати с балдахином.
Память услужливо выдала воспоминания о ментальной пытке, пока сон рассыпался клочками, словно туман поутру.
Итак, она в своей комнате. В штанах и рубашке, зато босая. И уже ночь… и вроде бы все воспоминания на месте. Или она просто не понимает, чего лишилась? Но помнит же она о «процедуре»…
Таша внезапно осознала, что темноту рассеивают вовсе не лунные лучи. На потолке играли странные блики – и, взглянув туда, где мог находиться источник света, она увидела птицу. Маленькую, вроде воробья, полупрозрачную, сотканную из тончайших нитей голубого света. Птица порхала под люстрой, оставляя за собой шлейф мерцающих искр, но, когда Таша села в постели, подлетела ближе.
Девушка протянула руку: птица опустилась на подставленную ладонь, едва ощутимо кольнув кожу холодом призрачных лапок.
– И что ты такое?..
Словно отвечая на вопрос, птица взмахнула крыльями и взмыла снова, порхнув к двери. Вылетела из комнаты прямо сквозь дерево, оставляя за собой путеводный след из искр, лунной пудрой повисавших в воздухе, не торопясь таять.
Всё это было странно – даже для Таши, которая видала вещи куда страннее. Однако в душе почему-то не нашлось места ни подозрениям, ни страху. Даже привычному страху темноты. Может, потому, что она знала: в штаб-квартире ей ничего не грозит. Может, потому, что не понимала толком, бодрствует она или всё ещё спит.
Встав, Таша вышла в гостиную, неслышно ступая босыми ногами по мягкому ковру, во тьме казавшемуся чёрным. Птицы там уже не было, и лишь мерцающий след тянулся в коридор, вновь проходя сквозь дверь. Он дарил достаточно света, чтобы осветить путь – и удерживать в узде ужас перед мраком, иначе быстро погнавший бы Ташу на поиски ближайшей лампы.
Девушка долго шла по следу, уводившему в ночь и тишину. Спустившись на первый этаж, увидела, что нить исчезает в золочёном дереве массивных двустворчатых дверей: они вели в зал для торжественных приёмов. Взявшись за ручку, Таша приоткрыла одну из дверей на щель, достаточную, чтобы проскользнуть внутрь.
Вместо прохладного паркета босые ноги ощутили холодный мрамор. Прежде чем глаза успели привыкнуть к царящему вокруг мраку, портьеры на арочных окнах раздвинулись, заливая зал голубым серебром лунного света.
– Всё же проснулась, – сказал Алексас, державший птицу на ладони. – И пришла.