«Но ведь только мы – и только отсюда – видим всё таким, какое оно есть. Всю ткань бытия, весь гобелен, сотканный тем, что вы зовёте прошлым, будущим и настоящим. Люди видят крохи сквозь узкую щель и делают выводы, исходя из них, а ты – один из немногих, кто знает, как ошибочны их догадки об устройстве мироздания. Это так… смехотворно».

«Не более смехотворно, чем твоё существование. Назвал бы его бессмертием, но может ли умереть тот, кто никогда по-настоящему не жил? А раз понятие “смерть” – не про тебя, то и “бессмертие” – тоже».

Их разговоры почти всегда – танец на осколках, ранящий обоих. И всё равно он раз за разом находит её, а она раз за разом этого ждёт.

Очень похоже на их отношения в мире живых, если подумать.

Она выходит из леса, и из тумана выплывают очертания бальной залы арпагенского дворца: колонны, кусок стрельчатого окна, зеркало на стене в массивной резной раме по моде того времени. Следом неизбежно приходят воспоминания – столь отчётливые, что на миг она проваливается в них целиком, снова чувствуя тепло воздуха на коже, ароматы духов и цветов, бархатное прикосновение мужских перчаток к её рукам.

– …мы с вами не встречались прежде? – спрашивает она, пока мужчина в чёрном, чьего имени она ещё не знает, в танце ведёт её за собой.

– Как знать. – Он улыбается ей одними глазами: светлыми, ясными, острыми, как заточенная сталь. – В прошлых жизнях, быть может?

Она смеётся, посчитав этой шуткой.

Знала бы она тогда, как мало в этом смешного.

…а потом она уже снова в стеклянном лесу, перебирает воспоминания о своих жизнях, словно четки. Бусина за бусиной, от светлого жемчуга безмятежного счастья до кровавых рубинов того, что случалось потом. По сути, это всё, что ей остаётся, не считая редких встреч с ним.