Впрочем, когда десять лет спустя наследники уже благополучного почившего Линдстрёма пришли выкупать земли Уилксов из-под банковского залога, тем хватило совести не вспоминать про старые долги — выкупили всё по твёрдой цене, как встарь, поплевав на ладонь и дав полоборота, чтобы спокойно съехать. Но Уилксы ничего не забыли, согласившись остаться и работать у новых хозяев. Путь эта земля больше не была их собственностью, но именно сюда прибыли их отцы, чтобы начать новую жизнь, и негоже им искать нового счастья в других пределах.

Уилкс чертыхнулся, отскакивая, когда перед самым его носом пронёсся, звеня сигналом и подскакивая на ухабах, серебристый болванчик патрульного бота. Что эти машины себе позволяют! Глядишь на такую и думаешь, а начерта ты тут нужен, старик. Фактория давно опустела, и даже эти гадёныши патрулируют окрестности чисто для проформы — не застрял ли какой пришлый автопилот в расселине, не прохудился ли фидер от фузионного реактора да не упал ли недавно какой ценный метеороид.

В остальном же времена металлической лиходарки в этих землях давно завершились. И дело даже не в оглушительном успехе Линдстрёмов, переплюнуть который не удалось больше никому, и не в скором падении цен на старательскую добычу, а просто — ушли времена, сменились на другие. Дети первопроходцев состарились, внуки разъехались в поисках лучшей доли, и только Уилкс грузной тенью продолжал маячить в пределах старой фактории.

Он остался тут на правах старейшины, кто ещё, помимо него, помнил тут каждый уголок и каждую промоину в реголите. Ему даже оставили от щедрот какое-то небольшое жалование, как будто оставленное на фактории оборудование действительно чего-то стоило и потому требовало поддержания в целости, а ну как сюда, как больше века назад, снова двинут старатели, и их жёны, и их дети, и их внуки.

А с ними вернётся и лихой люд.

Уилкс помнил, как это случилось впервые. Сперва начали пропадать ловцы метеороидов. То один уйдёт на делянку и не вернётся, то другой. Мало ли, как оно бывает, перевернулся ровер, кончился в оболочке кислород. Да только не находили потом ни роверов, ни самих старателей. Крепких, к слову, мужиков, не какую-нибудь там купольную перхоть, которую соплёй перешибить можно. Люди шептались по кабакам, что дело, мол, нечисто. Всё раскрылось однажды, когда на центральную площадь Фуско перед госпитальным куполом не выкатилась на тех самых запропавших роверах дюжина молодцов в боевых оболочках — изделия Красной было ни с чем не спутать — с вакуумными «барретами» на локтевых сгибах экзоскелетов. Тут уже всё всем стало понятно.