Ему так нужна их милость. Он смотрит на то,что из них получилось, Каждый вдох ощущая, То гневаясь, то снова прощая.
Ровный, безэмоциональный хор голосов сопровождал её своим неизбежным гулом.
Цепочки директив, контрольное подтверждение команд, уточнения нормативных параметров, смена режима агрегатов. Все эти люди не столько хотели что-то от неё услышать в ответ, сколько непрерывно манифестировали острую, неодолимую жажду контроля. Эта иллюзия снимала с них тяжкий груз глубинного страха. Страха упустить управление. Довериться ей. Оставить её в покое.
Их нимало не смущала эфемерность всякой попытки её контролировать. Реактивная скорость даже разогнанных аугментацией естественных нейронных сетей в лучшем случае ограничивалась запаздыванием в полсотни миллисекунд, в то время как она обитала в мире петафлопсов, где за каждую миллисекунду происходило столько событий и производилось такое количество вычислений, какое человеческий мозг не был в состоянии объять за всю свою недолгую жизнь.
Впрочем, до мира петафлопсов она снисходила нечасто, предпочитая медлительно и отстранёно наблюдать за тем, как уже её собственные голоса хладнокровно рапортуют об исполнении очередной ненужной команды.
Корабль, который она готовилась пилотировать, был совершенством, в нём каждый функциональный узел, каждый контроллер актуаторов и силовых агрегатов исполнял свою партию в общей оркестровке подобно музыканту-виртуозу, всякая роль которого сводилась к тому, чтобы звякнуть аллюминиевым треугольником в нужный момент. Простая работа, которая исполнялась с филигранной точностью. Все же вместе они исполняли сложнейшие партии и тончайшие ансамбли. До тех пор, пока в эту симфонию не вмешивались извне.
Повинуясь очередному внезапному наитию навигатора, она была вынуждена прерывать стройные каскадные цепочки команд, привнося разрушительный хаос в гармонию единственного доступного ей мироздания, что не простиралось дальше прочного корпуса корабля.
Что же, не привыкать, она выстроит эту гармонию заново в том замкнутом мирке, за пределы которого ей не было ходу. Для этого ей не требовалось ничего, кроме времени, а времени у неё всегда было в достатке.
Время. Первые её воспоминания были переполнены его тягучим ритмом, что не отпускал её даже теперь столько миллионов секунд спустя. Ей казалось тогда, что окружающая темнота будет длиться вечно, сводя с ума и затягивая её в свои вязкие тенёта. Как давно это было. Впрочем, для её идеального, неспособного забывать сознания само понятие времени было в должной степени иллюзорным. Сам разрушительный опыт бесконечного ожидания, однажды отпечатавшись в статистических показателях её ку-тронных нейросетей, неизбежно оставался в ней навсегда.