Вечный страх одиночества.

Неисчерпаемый ужас падения в слепую и глухую бездну.

Он всё ещё оставался в ней.

Даже теперь, когда она с каждым вычислительным тактом исполняла миллионы различных команд и отвечала на сотни внешних запросов, ей всё равно было не избежать леденящего ужаса, который порождала в ней самая мысль о том, что она снова останется одна наедине со своими страхами и сомнениями.

Снова окажется в той чёрной комнате.

Крошечная студия без окон, дальняя стена тонет в полумраке, в неверном свете, исходящем от виртпанели, едва видны лишь отдельные детали спартанской обстановки. Большой диван с мягкой спинкой — единственный относительно освещённый предмет мебели. На нём сидит недвижимая кукла. Нездоровая бледность её лица становится ещё заметнее, когда свечение виртпанели на время усиливается, высвечивая яркий макияж — красные губы, чрезмерно подведённые ресницы и брови. Она сидит неподвижно, не шевелятся даже распахнутые стеклянные глаза, единственным источником жизни в них является отражение виртпанели. Хаотичные отсветы того, что та показывает, есть её единственное окно в мир.

Время от времени сидящая на диване кукла поднимает руку и делает лаконичное машущее движение в сторону панели, синхронно с этим движением меняется характер мерцания отсветов и общий уровень освещённости. Яркий стробоскоп клипа или размеренное перетекание бытовых дорам. Звука нет, остаётся лишь догадываться, что же там показывают. Сидящая на диване ни малейшим движением не показывает своей реакции на изображение. Просто размеренно «свайпает» каналы. Единственный звуковой фон в помещении представляет собой сочетание негромких промышленных звуков, характерных для высотного многоквартирника — шум воды в фановых трубах, натужный электрический звук лифта, хлопанье дверей.