Церера двигалась. Она отчётливо двигалась поперёк положенной ей небесной механикой пассивной орбиты. Планедоид сходил с неё так же отчётливо, как тот холодный пот, что прошиб сейчас Ильмари.

Церера направлялась к внутренним мирам.

Хрустальный мир гудел набатом, раздираемый надвое.

Гудел, трещал по швам, трясся в бесноватой пляске обкуренного дервиша, но не желал поддаваться.

Всё плохо.

Сколько он уже здесь? Время тоже будто остановилось, натолкнувшись на глухую стену хрустального мира, затерявшись в этих ледяных лабиринтах, запутавшись в его спутанных мыслях.

Быть может, бросаться в этот омут с самого начало было делом обречённым. Нежданно освободившись из тенёт ментального рабства, бывший эффектор Соратника Улисса в своё время предпочёл борьбе банальное бегство. Немудрено ли запутаться в собственных страхах, пока ты чувствуешь себя едва ли не новорожденным в чуждом тебе мире, в итоге надолго покинув Матушку с её чёрными идами, морем разливанным звериной злобы и вполне человеческого бесчувствия.

За обороты и обороты с тех пор ему не приходилось даже и вспоминать о том, что творилось дома. Дальние трассы хороши своим одиночеством. Покуда ты заперт в консервной банке посреди зияющего ничто, чем тебя могут напугать чужие замыслы или растрогать чужие тревоги.

Так он забыл про хрустальный мир, будто его и не существовало вовсе, зато научился заново быть человеком. Не пробуждаться по утрам другим человеком — со стёртой памятью, посторонними целями и смутным желанием вырваться из порочного круга Соратников.

Но вот он вырвался, а всё едино ему теперь никуда не деться ни от собственного прошлого, ни от общей судьбы проклятого Временем смерти человечества. Сколько не пытайся отмахнуться, жуткий опыт Чёрного четверга был единственным твёрдо зазубренным воспоминанием той поры, что уже была его собственной, а не Майкла Кнехта, именующего себя Соратником Улиссом.

В отличие от истинной причины и истинных жертв той трагедии, то есть в отличие от обычных жителей Матушки, он ясно осознавал, что происходит, и чем это Время смерти может обернуться в дальнейшем. Но ничего, ничего не мог с этим поделать, будто бы до сих пор оставаясь безмолвным стражем, безвольным орудием в руках Ромула и его Соратников.

Однако сколько ни бегай от собственных страхов, сколько не скрывайся в космической дали однажды твоё прошлое, твои грехи и твои травмы тебя настигнут. Заставив вернуться в мир людей, заставив вновь погрузиться в недра хрустального мира, что разрывает твою плоть так же легко, как ты разрываешь с его помощью чужую.