А вслед за ним вынужденно тронется с места и та физическая реальность, что всегда стоит за красочными лабиринтами хрустального мира.

Обрушатся башни, сотрутся пределы, далёкое станет близким.

Так, кажется, написал неизвестный Ромулу поэт за четыре сотни лет до этого дня.

Ну и далее по тексту, при воздействии на хрустальный мир попавшие в его сети люди начинали слышать то, чего знать не хотели, видеть то, что не существует, удобно, если тебя зовут Ромул и тебе предстоит собрать миллиарды людей в один кулак. Не считаясь с жертвами. Не думая о последствиях.

Одна проблема. Будь ты самый что ни на есть Избранный, хрустальный мир не прощает игр с собой, затягивая тебя в свои безжизненные глубины и норовя там искромсать.

Одно неверное движение в недрах хрустального мира — и ты остался навеки калекой, если не физическим, то духовным. Поединок у Хрустального шпиля не просто разрушил главный символ тайной власти Корпорации, он искалечил Улисса, а Кору фактически уничтожил.

Битва на Церере перепахала в итоге всю Сол-систему, но больше всего досталось самому Ромулу.

Когда фактически живёшь в хрустальном мире, с годами забываешь, насколько злопамятным может быть этот мир.

А ещё — насколько в нём громко и шумно.

Миллиардоголосая ойкумена наполняет его глубины таким нестерпимым хаосом из противоречивых желаний, пустых мыслей и истерических эмоций, что Ромул постепенно разучился это всё слышать, тем более — различать в нём отдельные голоса. Кроме, может быть, трубного гласа его Соратников, которые и без того так или иначе подпевали ему, Ромулу.

Но даже свыкнувшись с неизбежным, он продолжал мечтать о тишине, всё больше времени проводя вдали сначала от безумной Матери, а потом и от мёртвой Матушки. В космосе этот нечеловеческий вопль становился почти терпимым. Пока не случилась Церера. Больше Ромул не рисковал покидать Землю надолго.

Теперь же… теперь, когда все улетели, здесь стало тихо, так тихо.

Даже после начала трансформации, когда Ромулу сутками напролёт вынужденно приходилось обходиться без погружений в хрустальный мир, он умудрялся вновь научиться различать его тончайшие ноты и тишайшие голоса.

Ромул размеренным шагом поднимался вдоль гребня, время от времени прислушиваясь.

Вот короткий треск расколотой морозом доломитовой скалы.

Вот шепчущее скольжение позёмки вдоль снежного наста.

Вот пение ветра в расщелине.

А вот далёкий удар плети — это оборвался от натуги стальной трос далеко внизу, в оставленном людьми Мегаполисе.

Слушай, слушай напоследок. Скоро ты останешься без этих голосов.