Мертвец, чья нога упирается в стену, и руки вывернуты, раскинуты крыльями. Мертвые люди страшны, но этот как-то особенно.

– Нина, – тихий шепот заставил оглянуться.

Тонька.

Или… нет?

– Помоги, – Антонина пыталась подняться.

…тоже не человек.

И странно, почему Ниночка прежде не замечала. Слепая… глупая… ведьмы взрослеют вдруг, так говорила тетушка, а Ниночка не понимала.

Как это – «вдруг».

Теперь же поняла. И зашипела от злости за себя, прежнюю. О чем она только думала?

– Сейчас, – у нее вышло подняться на четвереньки. И даже странно, как тварь эта позволила. Хотя… на четвереньках далеко не уйдешь. Но до Антонины Ниночка доползла, хотя и не сразу. По стеклу ползать – то еще удовольствие.

Антонина и сама пыталась сесть, но… она сделалась бледна, серовата, словно из пыли и тени создана. Ее сила звенела тонкою струной, и Ниночка видела эту струну, натянутую до предела.

– Ты…

– Сумеречница, – Антонина приняла протянутую руку. – Полукровка, если не хуже… мало что могу.

– Уйти?

– Да, но… нет.

Ниночка кивнула. Сама бы она ушла, будь у нее такая возможность, но если Антонине хочется остаться, тогда…

– Кровь, – сумеречница оскалилась. Зубы у нее были одинаково мелкие острые. – Поделись. Мне… немного…

Ниночка молча протянула руку, сама себе удивляясь. И верно, ведьмы взрослеют вдруг. Та, прошлая, она ни за что не рискнула бы делиться кровью. А сейчас лишь глядела, как тонкий длинный язык сумеречницы скользит, подбирая с кожи и капли крови, и стекло.

А раны немели.

И пускай себе. Зато не больно. Сумеречница же наливалась цветом, становилась будто бы плотнее.