Было жарко.

И холодно.

Снова жарко. Жар этот мучил, не желая отпускать Астру, и она рвалась, скидывала, что тяжелое одеяло, что тулуп драный, которым ведьма придавливала ее к лежанке. А оставшись голой, Астра тотчас замерзала. И казалось, что скоро все кончится.

Но ведьма не позволила уйти.

– Пей, – сказала она, поднося к губам морщинистую руку, с которой сбегали темные, показавшиеся черными, капли. И Астра, не имея сил отказаться, раскрыла рот. Она глотала эти капли, одну за другой, стараясь не думать, не кривиться.

Драконье пламя причиняло боль.

То есть, тогда-то Астра ничего не знала ни про пламя, ни про драконов. А может, знала, но забыла, главное, что она прекрасно помнит это ощущение жара, огня внутри, всепожирающего, злого, поглотившего все иные огни.

И болезни.

Вот теперь снова. Огонь разгорался, капля за каплей, и ей уже было жарко. И наверное, будь она человеком, вспыхнула бы.

Но человеком Астра не была.

– Идем, – она шагнула за порог.

И дети с нею.

Не позволят оставить. Ему они нужны не меньше, чем Астра.

– Почему? – этот вопрос не то чтобы мучил ее, но молчание казалось мучительным.

– Не туда, – он решился коснуться ее плеча и руку одернул, будто ожегшись. А потом отступил, огляделся воровато и толкнул дверь в свою комнату. Отступил, махнул приглашая. Когда же Астра вошла, то дверь прикрыл.

Не на замок.

– Погоди… знаешь, дом этот старый… настолько старый, что никто уже и не помнит, каким он был прежде.

Комнатушка была узкой и тесной до того, что, казалось, стены ее того и гляди сомкнуться, раздавят, что Астру, что вот хозяина.

– Ты помнишь?

– Помню, – он протиснулся мимо Астры и девочек, оказавшись перед несуразно огромным шкафом. Резные дверцы его, украшенные единорогами и поблекшим перламутром, не открывались полностью, упираясь с одной стороны в тумбу, с другой – в стену. – Этот дом принадлежал моей семье.