Талантливая.

Засранка.

Когда все закончится…

– Просто смешай, – Розочка – на сей раз и вправду Розочка – протянула Ниночке мятый листок. – А потом подумай, что хочешь, чтобы он ушел. Только сильно-сильно подумай, ладно?

Ниночка кивнула.

– А… в чем мешать?

Мертвец молча сложил руки лодочкой. Правильно, в чем еще удерживать заговоренную кровь.

– Ты тоже понадобишься, человек, – сказали ему, и от взгляда, в котором читалась плохо сдерживаемая ярость, стало не по себе. – Я… тебя ненавижу.

– За что?

– За то, что ты жив, а я нет… и их тоже. И… держаться с каждым годом все сложнее. Серафима была права, выбор всегда есть, но чаще всего поганый.

Он криво усмехнулся и велел:

– Поспешите.

– И вправду, – Калерия первой протянула руку. – Ингвар… у тебя когти острые.

Коготь осторожно коснулся золотистой кожи запястья. И кровь-то у берегини была не красною, что совсем даже не удивило. Золото – оно всегда золото, даже живое. Кровь эта скатывалась бусинами, которые, сталкиваясь друг с другом, слипались воедино.

У птицы – жемчуг, сизый, беловатый.

Упырь… темная, что деготь, и не слишком-то желает покидать жилы. Она медленно нитью сползает в протянутые руки. Сестры Красновские расстаются с кровью легко, у старшей она, что молочный туман, а у второй будто искрится. Но… это все сила играет.

Оптические иллюзии. Разум на них горазд. И надо бы смахнуть их, убедиться, что любая кровь – это всего-навсего жижа.

Алексей перехватывает руку Антонине, качает головой и тихо произносит:

– Моя чище, сильнее, если уж нужна. А ей и без того досталось.

И мертвец склоняет голову, признавая за ним право замены.