– Любила.

Ведь иначе зачем?

Не во спасение же мира, в самом-то деле? Что она, одна дива, способна изменить? Ничего-то… а значит…

…было платье, то, невероятно красивое.

И туфельки.

На них же не обязательно было тратиться, а Серафима Казимировна потратилась. Кулек с карамельками, обнаруженный под подушкою. И еловые лапки, которые украшались дождиком.

– Вот увидишь, деточка, все-то будет хорошо, – теплые руки на плечах, теплое одеяло и желание закрыть глаза и никогда-то, ни за что на свете не вылезать из теплой своей норы.

Тихий смех.

Книга.

Сказка… она ведь тоже рассказывала сказки, но свои, про коварных магов и хитроумных ведьм, про мир, что добр ко всем, но не каждый сумеет понять его доброту.

Нити натянулись.

– Пора, – сказал мертвец Ниночке, которая плакала. Сидела и плакала, тихо, без всхлипов, только слезы катились по ее щекам. – Ты той же крови, как та, что привела меня в этот мир.

– Я… боюсь.

– Не надо. Страх… он сладкий. Руку, – это было сказано жестко, и ведьма подчинилась, протянула руку, которую прочертила полоса.

Ниночка всхлипнула и поспешно обняла себя, не обращая внимания, что марает кровью платье. Впрочем, то и без этой крови было грязным.

– А… дальше что?

– Дальше… – его улыбка стала еще шире. – Дальше представь, что ты меня отпускаешь.

…ритуал – это состояние души.

Бабушка ступает тихо. Она не носит тапочки, даже те, которые мягкие, растоптанные, сшитые из толстого войлока. Бабушка предпочитает носки.

Но сама не вяжет.