И золотым.

Не по цвету, но по ощущению тяжести и металлической гладкости. Его хотелось трогать и гладить, гладить… и не отпускать. Никогда и ни за что в жизни. Ниночка и не отпустит.

Наверное.

Точно.

Она опустилась на мох, зачарованная этим листом, а потому не заметила, как переглянулись девочки.

– Ей надо, – сказала Машка, шмыгнув носом. А Розочка согласилась и ласково погладила Ниночку по руке. Но та не заметила.

Она разглядывала прожилки на листе, в которых…

…настоящие ведьмы слышат мир.

Видят мир.

И возможно, им тоже в тонких линиях на золотой поверхности листа мерещится всякое. Оно, конечно, не стоит воспринимать всерьез, но… пока здесь и сейчас, пока все равно заняться нечем, почему бы не прочесть мир.

Эвелина замолчала, совершенно обессиленная и столь же совершенно счастливая. Эвелина не знала, сорвала ли голос, пусть и так, не важно, главное, что она спела самую важную песню в своей жизни.

Правда, она так и поняла, почему эта песня была важна.

И…

Пальцы коснулись лица, полупрозрачных перьев, которые на ощупь казались мягкими, что пух. Но, наверное, пух на лице – это не совсем то, чего ждут от женщины.

– Ты прекрасна, – сказали ей.

– Сейчас?

– Всегда.

– А ты…

– Упырь?