Лес шелестел, убаюкивая, и расползалось внутри вот такое позабытое изрядно ощущение покоя. Антонина опустилась на корень, вытянула ноги, потрогала отцовский перстень, который сидел на пальце свободно. Здесь, пожалуй, и снять получится.

Может…

– Кто ты? – спросила она человека, что устроился прямо на моховой подстилке. Сел, ноги вытянул, уставился на нее круглыми, что плошки, глазами.

– Сумеречник. Как и ты.

– Я… не совсем, чтобы… мама была, а отец – человек. Маг.

И зачем она это рассказывает? Будто оправдывается.

– Это не так и важно. Кровь ведь проснулась.

Антонина пожала плечами. Если ступила на тропу, стало быть, кровь и вправду проснулась.

– Ты просто очень молоденькая еще. И необученная, – сказал он мягко. И захотелось то ли пинка отвесить, злость вымещая, то ли расплакаться, от этой же злости. – Твоя матушка давно ушла?

– Давно.

– И ты жила одна?

– Одна.

Вот что ему, легче станет, если Антонина о своей жизни рассказывать примется? Да и нормальная у нее жизнь, не хуже, чем у прочих. Может, конечно, она и не геройствовала, и жила-то не сказать, чтобы честно, но убивать не убивала.

– Одной плохо.

– Я привыкла.

– И это плохо, что привыкла. На ту сторону вообще соваться в одиночку не след, а то и заблудиться можно.

– Чего тебе от меня надо?

– Выходи за меня.

– За тебя?! – не то чтобы Антонина удивилась. В конце концов, Тонечка была девочкою симпатичной, в нее и влюбиться можно. Но вот что-то слабо верилось.

– Нас мало осталось, – сказал Алексей серьезно. Он сидел и глядел на нее, без нежности, без любви во взгляде, но так серьезно, что от этого взгляда стало вдруг неловко. – И мне не хотелось бы, чтобы сумеречники вовсе исчезли, да и ты… ты умная. И с характером. Такую женщину сложно найти.